 |
|
|
 |
|
|
 |
|||
 |
|
|||
 |
 |
|
||
ЦЕНТР ПРОСВЕЩЕНИЯ И МИЛОСЕРДИЯ БЕЛОРУССКОГО ЭКЗАРХАТА |
|
|||
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
 |
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
 |
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
М.О. Коялович и православная историческая школа БелоруссииКультура Белоруссии конца XVIII-начала XX вв. создала феномен, который составляет одну из наиболее ярких её страниц. Это -- Православная историческая школа. Появление и развитие ее стало возможным вследствие подъема Православия на той части территории бывшей Речи Посполитой, которая вошла в состав Российской империи. Своими истоками Православная историческая школа уходит ещё в 80-е гг. XVIII в. и связана с именем св. Георгия Конисского, архиепископа Белорусского. Так, при его непосредственном покровительстве и участии было создано и начало свою деятельность историко-церковное общество, целью которого стало воссоздание исторического прошлого родного края. Члены этого общества, среди них заметную роль играл протоиерей Иоанн Григорович, занялись поисками, сбором и обработкой исторических материалов. Большой вклад в развитие деятельности общества внёс граф М.П. Румянцев, на средства которого в начале XIX века в Гомеле были собраны обширные рукописные, этнографические, нумизматические коллекции, создана библиотека, положившие начало знаменитому Румянцевскому музею. С другой стороны, деятельность историко-церковного общества, вылилась в издание в Москве в 1824 г. сборника документов - “Белорусский Архив древних грамот”, к которому Иоанн Григорович написал предисловие. Это издание ознаменовало собой появление белорусской археографии. С его именем также связаны выход в свет четырехтомных “Актов археографической экспедиции“ (1834-1838) и ”Актов исторических” (1841-1842). Иоанн Григорович принимал участие и в издании “Актов, относящихся к истории Западной России…” (1846-1853). Протоиерей Иоанн Григорович являлся одним из тех историков первой трети XIX века, которые вместе с белорусской археографией положили начало белорусскому источниковедению, а, следовательно, и осмыслению истории Беларуси. Необходимо заметить, что его собирательская и научная деятельность, роль и значение в становлении и развитии белорусской историографии еще не осознаны полностью и ждут своего исследователя. Тем не менее, с полной уверенностью можно утверждать, что источниковая база, подготовленная Григоровичем, стимулировала интерес к истории, побудила интеллигенцию Белоруссии к ее изучению, оказав существенное влияние на развитие отечественной истории. Одним из продолжателей дела Иоанна Григоровича явился Михаил Осипович Коялович (1828-1891). Имя это до последнего времени принадлежало к числу почти забытых, известных лишь весьма ограниченному кругу специалистов. Короткие заметки о ловаря русских писателей” С. Венгерова4 по существу исчерпывают биобиблиографическую литературу об этом крупном историке, глубоком мыслителе и блестящем публицисте. Наиболее обстоятельный обзор жизни и творчества М.О. Кояловича, попытка воссоздания его общественно-политических взглядов содержится в интересной, но во многом спорной, книге известного белорусского историка и политического деятеля А. Н. Цвикевича “Западно-руссизм…”5. В этой работе взглядам и деятельности Кояловича автор отводит отдельную главу6. Анализируя развитие общественно-политической мысли Белоруссии в XIX - начале XX в., исследователь относит Кояловича к представителям западно-руссизма, исторического направления, которое, по его мнению, не отделяет Белоруссию от единой Великой России и считает белорусов ”одним из славянских племён”, органично входящих в состав единого русского народа. Само возникновение западно-руссизма Цвикевич связывает с появлением реальной угрозы полонизации и окатоличивания Белоруссии, ставшей возможной в XVIII в., и встревожившей православно-униатские круги, ориентирующиеся на Россию. Эта работа Цвикевича, написанная в 1929 г., была единственным исследованием о М.О. Кояловиче, появившемся за годы советской власти. Однако в связи с арестом Цвикевича эта книга попала в Спецхран и долгое время была неизвестна широкому кругу читателей. Как имя, так и труды Кояловича на протяжении более полувека были преданы забвению, а его политические взгляды подвергнуты искажению. Ни в одном учебнике или монографии по белорусской и российской историографии, вышедших в советское и постсоветское время, нет даже упоминания фамилии историка. Причина столь последовательного и длительного игнорирования имени Кояловича объясняется как отрицанием значения церковной истории в общих исторических курсах, что стало характерным для атеистического общества, так и сохранившейся по сей день политизацией историографии. Последнее нашло свое выражение в делении досоветской историографии на прогрессивную, в первую очередь, революционно-демократическую, и реакционную - дворянско-буржуазную. К ней были отнесены и представители “клирикально-монархического направления”, в частности, и М. Коялович. Типичным выражением подобного взгляда явилась статья В.Н. Перцева, посвященная белорусской историографии. Характеризуя исторические воззрения Кояловича как сугубо реакционные, Перцев приписывает историку стремление к сохранению “белорусской народности только заботам русского царизма и бдительности высшего православного духовенства”7. Столь же заидеологизированно и тенденциозно оценивалось мировоззрение Кояловича и в других исторических изданиях8. Близка этому вульгарному определению мировоззрения Кояловича и современная белорусская историография. Следуя за Цвикевичем, ее представители интерпретируют взгляды Кояловича исключительно как “западно-руссизм”, якобы глубоко враждебный национальной белорусской идеологии. На этом основании, они лишают Кояловича статуса белорусского историка и относят его к консервативному направлению русской историографии. Вычеркнув Кояловича из числа белорусских историков, эти исследователи тем самым обедняют и искажают историографию и историю общественно-политической мысли Белоруссии XIX в. Исключение составляют работы В. Н. Черепицы и Я. И. Трещенка, напечатанные в качестве послесловия к недавно переизданной после столетнего забвения “Истории русского самосознания”9, одной из лучших книг белорусского историка. Это первая попытка в современной отечественной историографии рассмотреть мировоззрение Кояловича через призму философии истории и той конкретной исторической обстановки, которая предопределила и сформировала его мировоззрение. М.О. Коялович заслуживает внимания со стороны исследователей как человек, чья биография и творчество позволяют расширить и обогатить наши сведения о состоянии исторической и общественно-политической мысли Белоруссии второй половины XIX в. Более того, его личность, взгляды и деятельность представляют интерес и как представителя тех славянофильских кругов России, которые после событий 1 марта 1881 г. пытались повлиять на правительственную политику и направить политическое развитие страны по традиционалистскому руслу. * * *Михаил Осипович Коялович родился в 1828 г. в местечке Кузница Сокольского уезда Гродненской губернии в семье униатского священника. Это была семья, в которой сохранялись православные духовные ценности и традиции, родной язык, быт и воспоминания. Таких семей, почитавших православие в унии и чувствующих себя в превосходящем католическом окружении чужими на родной земле, было немало. Особенно заметно эта религиозная и национальная пропасть увеличилась после униатского провинциального Замойского собора 1720 г., когда латинизация унии стала необратимой, а православные обряды и православная литература повсеместно подвергались преследованию и уничтожению. Не случайно в конце XVIII в. среди униатов произошел раскол на сторонников “новин” и ревнителей чистоты церковных традиций, который усилил тягу не только православного, но и части униатского населения Речи Посполитой к единоверной России. Эти настроения ярко и выразительно переданы в “Записках” митрополита Иосифа Семашко10, бывшего униата, однокашником которого по Главной семинарии при Виленском университете был отец М. Кояловича. Рассказывая о нравственной и духовной атмосфере, сложившейся в семинарии, где вместе с католиками учились и униаты, Иосиф Семашко подчеркивает, что для семинариста в то время взять в руки русскую книгу считалось не только великим преступлением, но и предательством, а любое проявление симпатий к Православию и к России вызывало насмешки и оскорбления. Будущий митрополит вспоминал, что когда однажды его товарищ Антоний Зубко (впоследствии епископ) достал номер журнала “Улей” и они стали вдвоем его просматривать перед уроком, увидевшие это слушатели-католики подняли шум. “Разве такие нам нужны священники, - кричали они, - которые... сочувствуют России!”11 Подобная атмосфера, царившая в семинарии, одних ломала, других же делала убежденными противниками католицизма, горячими сторонниками России. Похожие настроения были и в семье Кояловичей. “Вам, москалям, непонятно, - пишет М. Коялович в письме к известному издателю А.С. Суворину, - откуда у нас, западно-руссов, берется такая любовь к России”. И далее из семейных воспоминаний он передает следующее: “... После третьего раздела Польши мой отец, тогда уже сорока трех лет, очутился за границей России, в прусском государстве. Его мать, а моя бабка, возмутилась, что семья оказалась не только в Польше, но и под властью немцев и, несмотря на запрещение переселяться в Россию лицам мужского пола, ночью в сундуке с просверленными дырками, контрабандным путём перевезла моего отца через Неман и торжественно выпустила на русскую землю”12. Этот эпизод хорошо передает ту психологическую атмосферу, в которой воспитывался будущий историк и те настроения, которые существовали в старых белорусских униатских семьях, видевших в России единственного защитника от польско-католического засилья13. Первоначальное образование будущий историк получил в духовном училище Супрасля, историческом центре православной культуры Белоруссии, находящемся в той местности, где, по словам Кояловича, “народная борьба белорусского элемента с пришлым элементом польским” велась постоянно и никогда не прекращалась14. Здесь же в Супрасле будущий историк познакомился с просветительской деятельностью белорусского кружка воспитанников Виленского университета. Это знакомство не только оказало решающее влияние на пробуждение интереса Кояловича к прошлому и настоящему родного края, но и во многом предопределило его судьбу. В 1845 г. Коялович поступает в Виленскую духовную семинарию. Благодаря поддержке своего крестного отца профессора Виленского университета Ю. Ярошевича, автора известного труда “Obraz Litwy…”, Коялович оказался в Вильно в среде белорусской интеллигенции, интересующейся историй и культурой своей родины, обеспокоенной её будущим. Это был круг лиц (к нему принадлежали Сырокомля, Верыго-Даревский, Одынец, Малиновский, Крашевский и др.), группировавшийся вокруг редакции “Куръера Виленского”, редактором которого был в то время А. Киркор. Однако определяющее влияние на формирование мировоззрения М. Кояловича в стенах семинарии оказал митрополит Литовский Иосиф Семашко, под непосредственным духовным руководством которого Коялович находился все годы своего пребывания в стенах семинарии. Именно тогда окончательно сложилось его понимание задач, стоящих перед интеллигенцией Белоруссии по возрождению православной культуры края и убеждение в том, что это возрождение возможно только через обращение к историческому прошлому родного края. В 1851 г. как лучший выпускник семинарии Коялович на казённый счёт был послан для продолжения учебы в Санкт-Петербургскую Духовную Академию. Завершив образование в 1855 г., он около полугода работал сначала в Рижской, а затем в Санкт-Петербургской Духовной семинариях. Вторая половина 50-х - 60-е гг. явились временем небывалого в России общественного подъёма. Поражение в Крымской войне, поставило в повестку дня незамедлительность проведения коренных социально-экономических преобразований, способных обеспечить России поступательное развитие и вернуть утраченный ею международный престиж. Главным среди них был крестьянский вопрос. Необходимость скорейшего освобождения крестьян с землёй осознавалась как либерально настроенными верхами бюрократии, так и самим императором. Это не могло не вызвать симпатии к Александру II со стороны Кояловича. видевшего одну из причин бедственного положения белорусских крестьян в их многовековой крепостной зависимости. Особую актуальность в России этого времени также приобретает и польский вопрос, разрешение которого не могло не беспокоить Кояловича. Именно в это бурное время начинается педагогическая и научная деятельность Кояловича, ставшая нравственной потребностью всей его жизни. С 1856 г. он связывает свою судьбу с Санкт-Петербургской Духовной Академией, где работает сначала на кафедре сравнительного богословия и русского церковного раскола, а после защиты диссертации становится профессором кафедры Русской церковной и гражданской истории. В 1869 г. после реорганизации Академии Коялович возглавил кафедру Русской гражданской истории, которой и заведовал до конца своих дней. М.О. Коялович никогда не был сугубо кабинетным ученым. Он живо интересовался современной ему общественно-политической жизнью, почти четверть века деятельно участвовал в работе Славянского общества, был блестящим публицистом, активно выступал в славянофильских изданиях, имел тесную связь со студентами-слушателями, не стеснялся высказывать свои суждения о текущих событиях на академических лекциях. И не случайно, многочисленные воспоминания коллег и слушателей Кояловича по Санкт-Петербургской Духовной Академии обращают внимание именно на эту сторону его деятельности. Наиболее ярко эта мысль прозвучала в надгробном слове, произнесенным его учеником, студентом Духовной Академии Н. Красовским. “...На... лекциях, - говорил он, - воцарялось живое общение между профессором и учениками, мы с глубоким интересом слушали твои чтения и изумлялись свежести и живой культурой прошлого, отзывчивости твоего ума на все исторические и современные вопросы русской жизни. Нас всегда удивляла и привлекала к тебе живость энергии, непреклонность к достижениям раз намеченной цели и стойкость, непоколебимость и резкая определённость убеждений, которую ты старался разбудить в нас. Всем слушателям известны были твои убеждения, ты не скрывал их, не маскировал красивыми фразами, а всегда на всяком чтении высказывал их резко и прямо, старался и в слушателях своих пробудить и закрепить навсегда ту же глубокую, истинную, живую и деятельную любовь к родине, к исследованию её исторической судьбы, задач и идеалов ее жизни...”15. Преподавательская и научная деятельность Кояловича составили одно неразрывное целое. Причины, побудившие его взяться за перо, хорошо объясняются им самим в “Лекциях по истории Западной Руси”, курсе, прочитанном Кояловичем в Варшавском университете: “Я буду говорить о такой стране, в которой я родился, вырос и из которой вынес задатки настоящей моей деятельности. Всё, что я знаю и думаю об этой стране, я могу назвать моим родным, как потому, что всё это коснётся моей родины, так и потому, что не могло быть усвоено мною ни случайно, ни легко. Следовательно, я не могу относиться равнодушно к моему предмету”. История горячо любимой им Белоруссии, судьбу которой он не отрывает от общей судьбы России, стала по существу основным и единственным предметом изучения историка, на протяжении всей его жизни. Еще на последних курсах Академии Коялович определил предмет последующего научного рассмотрения. Им стала история Брестской церковной унии. Выбор темы исследования был не случаен. Сам историк объясняет его не столько “громадностью” предмета, сколько полной его неизученностью при наличии множества источников не введённых в научный оборот. Для Кояловича церковная уния означала начало государственного и культурного упадка родины, разрыва исторических связей единой Руси, положенного ещё Кревской унией и продолженного политической унией в Люблине. Каждая страница церковной унии давала молодому ученому подтверждение мысли о неминуемой потере самобытности Белоруссии в союзе с католической Польшей и еще более укрепляла его уверенность в необходимости союза с единоверной Москвой. Только единая вера, с точки зрения Кояловича, могла соединить воедино насильственно разделённый русский народ. Обращаясь к этим тяжелейшим этапам белорусской истории, исследователь на конкретном историческом материале пытался решить политические проблемы современного ему общества. Задуманная ещё на студенческой скамье проблема церковной унии стала смыслом всей последующей жизни историка. Вспоминая свою работу над темой, Коялович в письме к своему другу Я. Онацевичу, сыну известного профессора Виленского университета, писал: “ Вам, вероятно, известно, что студенты академий наших в последнем году своего образования, т.е. в четвёртом, пишут курсовые сочинения на степени. Обращаю ваше внимание на это потому, что избранная мною тема для этого сочинения решила мою участь, кажется, окончательно, навсегда. Писал я, именно, о давно задуманном, близком и родном моему сердцу -- как литовец, писал историю Унии в Литве. Громадность этого предмета, живейший интерес и совершенная неразработка его ни в России, ни в Польше побудили во мне всю энергию к трудам, к какой только я был способен. Ближайшее знакомство с предметом, открытые новые факты и взгляды при помощи богатейших, никем не тронутых источников, хранящихся в Императорской Публичной библиотеке, приводили меня в пафос. Я думал весь этот год только об Унии, дышал ею и грезил о ней во сне. Она стала для меня любимейшим занятием, лучшей пищей ума; и тогда-то я решил окончательно посвятить лучшие годы своей жизни этому труду и для этого во что бы то ни стало остаться служить в Петербурге вблизи ко всем ученым средствам...”16. Уже в 1859 г. Коялович напечатал первый том своей магистерской диссертации “Литовская церковная уния”, а в 1862 г. - второй. В том же году в газете И.С. Аксакова “День” публикуются его “Лекции о западнорусских братствах”. Эта проблематика была совершенно неизвестна русской общественности, и имя Кояловича сразу сделалось известным всем, кого интересовала история Западной Руси. Коялович явился одним из первых историков, который поднял вопросы, связанные с историей Великого княжества Литовского. Польское национально-освободительное восстание 1863-1864 гг., непосредственно затронувшее Белоруссию, не могло не привлечь внимания Кояловича. Лозунги восставших о возрождении Речи Посполитой в границах 1772 г. требовали, по мнению Кояловича, незамедлительных исторических опровержений. Вопрос о том, с кем быть Белоруссии, с католической Польшей или же с единоверной Россией, встал для историка особенно остро. Ответом на этот вопрос явилась публикация в 1864 г. его “Лекций по истории Западной России” с прил олнению этой цели послужила целая серия публикаций различных документальных материалов по истории России, Польши, Белоруссии и Украины, подготовленных Кояловичем по поручению Археографической комиссии и Академии наук. Это, в первую очередь, изданные в 1865 г. “Документы, объясняющие историю Западной России и ее отношения к Польше” (с переводом на французский язык). В 1867 г. была опубликована “Летопись осады Пскова Стефаном Баторием”, а в 1869 - ”Дневник Люблинского сейма 1569 г.”, с переводом на русский язык. Работу по публикации источников Коялович продолжил в последующие годы. В частности, с переводом на русский язык в I-м томе Русской исторической библиотеки была издана мемуаристка Смутного времени (1872 г.); в 1874 г. отдельной книгой вышли “Четьи-Минеи” митрополита Макария и подготовлены к печати “Тайные письма иезуитов, бывших в России при Петре Великом”, увидевшие свет уже после кончины автора (1904 г.). Напряжённая источниковедческая работа Кояловича шла параллельно с интенсивными занятиями по докторской диссертации. В своей исследовательской работе он вновь вернулся к истории Брестской церковной унии. В 1873 г. докторское сочинение Кояловича - “История воссоединения западнорусских униатов старых времён (до 1800 г.)” - было напечатано. Новая работа явилась органичным продолжением предыдущего исследования. Хронологические рамки работы были невелики: они охватывали XVII и XVIII вв. Однако по глубине затронутых проблем, разнообразию источников, вводимых в научный оборот, по степени аргументированности выводов это исследование не утратило своего научного значения и сегодня. Оно является ценнейшим изданием по истории Брестской церковной унии. Коялович был первым историком, который обратил внимание читателя на эволюцию унии, заключающуюся в ее латинизации. Он убедительно показал роль базилианского ордена в этом процессе, определил значение провинциального собора в Замостье, подчеркнул необратимость вытеснения в униатской церкви православных обрядов католическими. Первым из отечественных историков Коялович поставил вопрос о кризисе униатской церкви, наступившем вследствие латинизации унии. Этот кризис он связывал и с появлением в среде униатских иерархов стремления к возврату “чистоты” унии. Исследователь убедительно доказал, что процесс возвращения к условиям 1596 года неизбежно приводит к сближению униатской церкви с православной и делает воссоединение двух церквей естественным и закономерным. Эти наблюдения М.О. Кояловича, связанные с эволюцией церковной унии, не могут быть не замеченными и современными историками, честно исследующими историю Брестской церковной унии. К сожалению, работа Кояловича по истории унии не была доведена им до конца, т.е. до Полоцкого Церковного Собора 1839 г. Однако изучение событий, приведших к Полоцкому Собору, для исследователя было отнюдь не безразлично. Достаточно вспомнить рецензию Кояловича: “Разбор сочинения П.О. Бобровского “Русская греко-униатская церковь в царствование императора Александра I-го. Историческое исследование по архивным документам и указание, на основании архивных документов, иной постановки всех главных униатских вопросов того времени” (1890 г.). Насколько глубоко было проникновение Кояловича в жизнь униатской церкви первой трети XIX в. свидетельствуют его многочисленные публикации, связанные с 50-летием Полоцкого церковного Собора18. Среди них следует назвать “К предстоящему пятидесятилетию воссоединения западнорусских униатов 1839 г.”19, а также статьи о митрополите Литовском - Иосифе20. По-видимому, мысль о продолжении своей работы над унией, о доведении исследования до Полоцкого церковного собора никогда не покидала историка. Однако вершиной всего творчества М.О. Кояловича стал его поистине фундаментальный труд - “История русского самосознания...” (1884 г.). Эта монография не только завершила его многолетнюю исследовательскую работу, но и явилась своеобразным итогом эволюции мировоззрения историка. С точки зрения Кояловича, белорусы, малоросы и великорусы - один народ - славяне, создавший свое первое государственное объединение под названием Русь. Несмотря на длительный период политического обособления, этот народ сохранил и выработал великую культуру, высшим достижением которой явился литературный русский язык. Коялович полагал, что все эти три ветви русского народа генетически, материально и духовно связаны между собою и составляют в совокупности единую русскую цивилизацию. Однако историк никогда не говорил о единообразии культуры этой цивилизации, подчёркивая наличие в ней существенных региональных различий. Эти различия Коялович видел и в Белоруссии. Он призывал своих учеников выявлять и изучать эти особенности. Как уже отмечалось, М.О. Коялович никогда не был сугубо кабинетным учёным. Его научная работа, работа историка-исследователя, была тесно связана с публицистической деятельностью и определяла её характер. Публицистике историк отдавался столь же страстно и искренне, как и науке. В своих многочисленных статьях и речах, в бесчисленных письмах к близким и единомышленникам он был проводником одной идеи - единой и неделимой России. Убеждение это возникло вследствие кропотливых научных изысканий и долгих размышлений. Современная культурная и интеллектуальная жизнь Белоруссии, по мнению М.О. Кояловича, определялась решением тех же самых задач, которые стояли ранее, но осложнённых ныне переплетением “застарелых исторических счетов и отношений, связанных иногда почти нерасторжимым узлом”. Наибольшую опасность для традиционного, народного развития Белоруссии историк видел не только в польском национальном, но и в пропольски ориентированном белорусском шляхетском движении. Именно поэтому, как только культурной победе “православной русской стихии”, переживающей свое Возрождение в XIX в., стала угрожать опасность, Коялович без каких-либо сомнений и колебаний сразу же встал на её защиту. Такую опасность историк увидел в польском восстании 1863 г. Разъяснение его причин и последствий определило политическую направленность публицистики Кояловича 60-70-х гг., а также его участие в изданиях И.С. Аксакова, дружба и сотрудничество с которым продолжалась до конца жизни последнего. Помимо аксаковских изданий М.О. Коялович печатался в “Церковном Вестнике” и в “Христианском Чтении” (они издавались при Санкт-Петербургской Духовной Академии), в “Журнале Министерства народного просвещения”. Статьи и заметки Кояловича помещались на страницах “Русского Инвалида”, “Гражданина”, “Правды”, “Нового Времени”, “Известий Санкт-Петербургского Славянского Благотворительного Общества” и многих других периодических изданий. Знакомство с И. Аксаковым сблизило Кояловича и с другими славянофилами: Ю. Самариным, А. Гильфердингом, взгляды которых он разделял, а деятельности сочувствовал. Со славянофильских позиций Коялович рассматривал не только историю Белоруссии, но и историю России и всего славянства. Исследователь не уставал повторять о единстве исторической и культурной миссии славянства, объединённого кирилло-мефодиевской идеей. Отсюда становятся понятными тревога и боль М. Кояловича, историка и гражданина, за судьбы славянства в целом, разъединённого в то время не только территориально, но и конфессионально. При этом стремление к объединению славян не должно было, по мнению Кояловича, закрывать путь к пониманию своеобразия и особенностей развития отдельных славянских народов. Отсюда он неустанно обращал внимание на исторические, этнографические и культурные отличия родной ему Белоруссии от остального славянского мира. Убеждения Кояловича, воспитанные в семье, получившие дальнейшее развитие в Виленской семинарии и Санкт-Петербургской Академии, добытые путём скрупулёзных научных исследований, были восприняты и усвоены его учениками. Среди них следует назвать О.В. Щербицкого, основателя “Белорусской библиотеки в Вильно”, члена Археографической комиссии, автора многочисленных работ по церковной истории Белоруссии; Н.П. Жуковича, члена-корреспондента Российской Академии наук, известного своими фундаментальными исследованиями по истории Речи Посполитой; Ю.Ф. Крачковского, председателя Виленской Археографической комиссии, директора Виленской публичной библиотеки и музея, крупного исследователя по этнографии Белоруссии; П.А. Червяковского, историка крестьянства Речи Посполитой; И.Я. Киприановича, исследователя истории народного образования Белоруссии; И.А. Котовича, редактора “Литовских епархиальных ведомостей”, историка церкви; Н.Р. Диковского, редактора “Гродненских епархиальных ведомостей”, председателя Гродненского церковно-археографического комитета, историка православия. Большое влияние исторические взгляды М.О. Кояловича оказали на мировоззрение А.И. Шавельского, А.Б. Белецкого, Е.Ф. Орловского, А.С. Будиловича, Л.С. Паевского, А.В. Ярушевича, К.Н. Харламповича, Н.И. Теодоровича, Л.М. Солоневича21 и многих других историков, общественно-политических и церковных деятелей. М.О. Коялович был основателем Православной Исторической Школы, одного из основных направлений российской и белорусской историографии, связанного с изучением церковной истории. Приверженцами этого направления была православная интеллигенция России и Белоруссии, осознавшая своё духовное родство с традиционной православной культурой. Уроженец Белоруссии, М.О. Коялович жил и работал в сложную эпоху середины и второй половины XIX в., когда православная культура Белоруссии переживала несравненный подъем, объясняющийся ее освобождением от двухвекового угнетения. Не будет преувеличением утверждение, что и сам М. Коялович был по существу феноменом этого Возрождения, который мог возникнуть только на белорусской почве. Глубокий историк-исследователь и блестящий публицист, М.О. Коялович оказался тем связующим звеном в культуре Белоруссии, которая соединила воедино “век нынешний и век минувший”: Св. Георгия Конисского и Иоанна Григоровича, Е.Ф. Карского и Афанасия Мартоса. Однако было бы неправильно видеть в Кояловиче только деятеля культуры регионального значения. Его жизнь и труды в равной степени принадлежат Белоруссии и России, на благо которых он трудился. Работы М.О. Кояловича являются достоянием всего славянского мира, о великом будущем которого он мечтал. 1 Чистович И.А. История Санкт- Петербургской духовной Академии. Спб. 1857.2 Иконников В. Опыт русской историографии. Т.I. Киев, 1892.3 Родосский А. Биографический словарь первых XXVIII курсов Санкт- Петербургской духовной Академии 1814- 1869 гг. Спб., 1907.4 Венгеров С. А. Источники словаря русских писателей. Т.III. Карамышев- Ломоносов. Петроград. 1914. С. 240- 241.5 Цьвiкевiч А. ”Западно-руссизм”. Нарысы з гiсторыi грамадзкай мысьлi на Беларусi ў XIX i пачатку XX в. Мн. 1993.6 Там же. С. 142-184.7 Очерки истории исторической науки в СССР. Т. I. М. 1955. С.240.8 См.: Советская историческая энциклопедия. Т. 8. М. 1965. Стб. 17; Беларуская Савецкая энцыклапедыя. Т.V. С. 533.9 Коялович М.О. История Русского самосознания. Мн. 1997.10 Записки Иосифа, митрополита Литовского, изданные императорскою Академиею наук по завещанию автора. Спб.1883. Т. I. С. 572.11 Там же12 Цьвiкевiч А. Указ. соч. С.145.13 На широкую распространённость подобных настроений среди староуниатов Белоруссии и Украины в конце XVIII и начале XIX в.и неоходимость их изучения обратил внимание А. Цвикевич. Подробно см. Цьвiкевiч. Указ соч. С.145.14 Коялович М.О. Народнае движение в Западной России. “Русский Инвалид”.1863. № 91.15 Церковный Вестник. 1891. № 35.16 Пальмов И. Памяти М.О. Кояловича. В книге: Коялович М.О. История русского самосознания. Мн. 1997. С.8.17 Текст их четырежды переиздавался при жизни М. Кояловича18 Наиболее полный список трудов Кояловича приведён в работе его биографа И. Пальмова “Памяти Михаила Иосифовича Кояловича”. См. в кн. Коялович М.О. История Русского Самосознания. Мн. 1997. Примечание 1. С. 6-20.19 “Церковные вести” 1889. № 9, 10, 11, 12.20 Коялович М.О. “О почившем митрополите литовском Иосифе”. Спб.1869.21 Подробнее см.: Черепица В.М. Послесловие. М.О. Коялович История русского самосознания. Мн., 1997. С. 669-673. |
|
|
|
 |
 |