|
ТЕОЛОГИЯ
Бендин А.Ю.,
кандидат исторических наук
|
Православная Церковь и проблемы формирования
русского национального самосознания
(конец XIX - начало XX вв.)
Российское общество, как в дореформенную, так и в пореформенную эпоху включало в себя особую, имперскую, но отнюдь не господствующую роль этнической группы русских идентифицирующих себя с Православием. В этот период сам термин "русские" в государственном, церковном и общественном понимании означал общее название всех трёх восточнославянских народов: великороссов, малороссов и белорусов. Между великороссами, малороссами и белорусами не было чётких этнических границ, существовали широкие диалектные и культурно-бытовые переходные зоны, а в южной экономически развитой части проживали значительные переселенческие группы из центральных великорусских и приднепровских малорусских губерний. Русские являлись главной опорой российской государственности. Они колонизовали огромные евразийские пространства. Распространили границы Православия и русской культуры от Памира до берегов Тихого океана. Государственно-церковная идеология (в синодальный период религиозно-нравственное воспитание народа было уделом не только Церкви, но и государства) не только формировала, но и впитывала в себя элементы традиционного русского этнического сознания в соответствии с которым поведение русских в отношении к другим народам характеризовалось терпимостью и восприимчивостью к чужому. Благодаря первенствующему вертикальному значению православной идентификации понятие русскости носило инклюзивный характер, не замыкаясь узко-этнической составляющей. Традиционная веротерпимость смягчала естественные процессы ассимиляции, являясь для русских препятствием для проявления этнического конфликтного поведения. Установка "мы" - русские" и "они" - нерусские никогда не имела у русских, в особенности у крестьянства, столь абсолютного значения, как у большинства европейских народов.
По мнению Б.Н.Миронова, под словом "мы" русские признавали не только этнически чистых русских, но и соседей, если они подчинялись русскому царю. Что же касается православных единоверцев, то русские вообще никогда не противопоставляли их друг другу, ибо два основных критерия национальности господствовали в сознании русского народа - принадлежность к Православию и подчиненность православному русскому царю. Поэтому Россия была империей без господствующей (в западноевропейском и азиатском смыслах) имперской нации. Тем самым она принципиально отличалась, к примеру, от Австро-Венгерской империи, в которой, несмотря на её дуалистичность, господствующее положение занимали немцы. В Российской империи отсутствовало жёсткое противопоставление верующих, принадлежавших к государственной Русской Церкви официально называемой в качестве "первенствующей и господствующей" всем остальным конфессиям и религиям. Этим она отличалась от Османской империи с характерной для неё веротерпимостью, опиравшейся на систему миллетов, но в которой мусульманин (необязательно турок-осман) всегда признавался правым в споре с немусульманином. Организующим принципом российской политики в отношении присоединяемых народов была не этническая, не религиозная, а социальная ассимиляция, когда местная правящая элита не уничтожалась, не выдворялась, не лишалась своего привилегированного положения (бывали, разумеется, и исключения), а входила в состав российского дворянства, обретая тем самым имперскую сословную идентичность.
Великие реформы 60 70-х гг., индустриализация и урбанизация, распространение грамотности, развитие школьного образования и печати привели к стремительному росту политической мобилизации многих этнических групп. Появление национальных движений явилось следствием ускорившейся модернизации экономических и социальных отношений. По утверждению Э.Геллнера - национализм - это не пробуждение и самоутверждение мифических, якобы естественных и заранее заданных сообществ. Это, напротив, формирование новых сообществ, соответствующих современным условиям, хотя использующих в качестве сырья культурное, историческое и прочее наследие донационалистического мира1.
Ответом на вызов национализма нерусских народов стало развитие нового русского национального самосознания. Катализаторами русского национализма явились восстания поляков в 1830-1831 и 1863~1864 гг. Новый национализм часто принимал форму духовных и политических движений, одни из которых стремились сохранить самобытность русской культуры, другие имели целью преобразовать русское общество по западному образцу и объединить разнородные социальные слои в единую русскую нацию2.
Яркими представителями консервативного национализма являлись М.Н.Катков и Н.Я.Данилевский, чьи взгляды разделяли часть элиты, интеллигенции и формирующегося среднего городского слоя. Эти националисты, как правило, были лояльны к государству, национальную политику которого они поддерживали. И всё же их цели, связанные с созданием национального государства, представляли собой своего рода вызов самодержавию. После 1863 и особенно после 1881 г. российское правительство во всё возрастающей мере пыталось использовать национализм как инструмент стабилизации монархической власти. В известной мере и под впечатлением от того, какой агрессивный национализм сложился в других европейских государствах, традиционный имперский патриотизм постепенно обрёл черты имперского национализма. И всё же, несмотря на все уступки и компромиссы, отношение монархии к русскому национальному движению оставалось амбивалентным3.
Следует отметить то обстоятельство, что новое русское национальное самосознание развивалось в русле европейских национальных движений. Представители светской интеллигенции, наиболее влиятельной в этом процессе, основы русской идентичности усматривали не в государстве и Православии как их дореформенные предшественники, а в русском народе, его языке и истории. Известный славянофил И.Аксаков писал, "Все русские светские журналы, за исключением "Дня" усиливаются доказать, что в России Православие есть только количественная а не качественная сила, что оно есть только религия большинства, что необходимо выделить совсем идею Православия из идеи русской народности и положить в основание народности безразличное отношение к вере4. Формирующееся в эпоху национального строительства и национальных государств светское понимание русского национализма, являлось своего рода автономным проектом гражданской концепции русской нации, предлагая наряду с монархией и Церковью свою идеологическую интерпретацию русскости.
Монархия в свою очередь отвечала на вызовы национализма, становясь одним из агентов русского национализма, предлагая различные понимания нации в рамках универсального династического патриотизма. Императоры, занявшие престол вслед за потрясениями 1825 и 1881 гг., - Николай I и Александр III - избрали сценарии, которые отдаляли их от европейских идеалов, образов и политики, -т.е. от того, что ассоциировалось с их предшественниками. Для этого они стремились создать традиции, которые сблизили бы их с русским народом, не подвергая, однако, угрозе дистанцию, отделявшую власть от народа, - залог символического величия и господства. Убийство Александра II стало причиной ещё более решительного разрыва - всеохватного отрицания вестернизирующей традиции самодержавия, сопровождавшегося принятием нового исторического концепта. Если доктрина официальной народности усматривала суть нации в выполнении русским народом долга преданности перед его европеизированными государями, то новый идеологический концепт представлял императора неразрывно соединённым с народом этническими и религиозными узами, самым русским среди русских. Идеологи "официальной народности" стремились поставить монархию на национальную почву, сообщая европейскому мифу национальное содержание, отсылавшему к прошлому России. Концепция истории оставалась линейной: существовавшие правительственные институты непосредственно освящались их прошлым5. Теория "официальной народности" стала постепенно эволюционировать в сторону близкой ей по содержанию теории "народного самодержавия", которая идеализировала допетровскую монархию в духе славянофильства, представляя Московское государство в качестве образца единения всех сословий русского народа вокруг царя в новых условиях формирующейся всесословной и правомерной монархии.
Новая "национальная" модель империи, которая начала формироваться в период правления Александра III, наряду с наиболее целесообразными в то время принципами легитимной, наднациональной монархии, включала в себя политику консолидации этнического ядра империи - русской народности (великороссов, малороссов, белорусов). Осуществление данного консервативного проекта устроения империи испытывало идеологическое воздействие таких православных идеологов монархизма, как Ю.Ф.Самарин и И.С.Аксаков, К.П.Победоносцев, М.Ф.Катков, Н.Я.Данилевский и Л.А.Тихомиров. Названные представители российского традиционализма в своих воззрениях исходили из уникальности исторического пути России и в большей или меньшей степени считали своими предшественниками классических славянофилов. Именно поэтому им столь импонировало славянофильское противопоставление "русского царства" московской эпохи космополитической "петербургской империи"6.
Сам Александр III, по утверждению Н.Х.Бунге, был убеждён в том, что в Российской империи должны господствовать: русская государственность, то есть русская государственная власть и русские учреждения (конечно, применённые к бытовым условиям инородцев и окраин), русская народность, то есть освобождение последней от иноплеменного преобладания, русский язык как общий, государственный и, наконец, уважение к вере, исповедуемой русским народом и его государем. <...> Иноплеменники должны со временем сделаться сынами, а не оставаться вечными пасынками страны7. Поворот к национально-консервативной идеологии, характеризующий перемены в воззрениях верховной власти на своё предназначение, в немалой степени был вызван тем, что социальная и национальная мобилизация охватывала не только русских, но и одновременно многочисленные нерусские народы, которые постепенно превращались в современные нации с их новыми элитами, со своими литературными языками и высокоразвитыми профессиональными культурами. Эти встречные, противоположно направленные тенденции гомогенизации и диверсификации, укрепление единства и нарастание различий усиливали политическое и социальное напряжение в многонациональной империи позднего периода8.
Идеологическая сфокусированность на национальном характере российской монархии, не исключавшая ее интегрирующего политического предназначения, означала в этих условиях обретение нового импульса в направляемых верховной властью процессах стабилизации общественной жизни.
Обновление направлений и принципов национальной политики имперостроительства позволяла монархии, разумеется, с известными трудностями, проводить модернизацию под знаком русификации, которая в тех условиях означала не создание преимуществ и привилегий для русских, а прежде всего систематизацию и унификацию управления, интеграцию всех этносов в единую российскую нацию9.
В свою очередь Православная Церковь во второй половине XIX в. с ещё большей активностью выступала как русская национальная сила, призванная оказывать воздействие на формирование этнического самосознания, в условиях, когда русских крестьян традиционно объединяла приверженность Православию, вера в царя, и в меньшей степени этническое национальное самосознание. В пореформенный период масса русских крестьян по-прежнему жила хуже, чем большинство крестьян других регионов Империи. Русские значительно отставали от ряда народов по степени урбанизации и уровню распространения грамотности, несмотря на то, что они относились к числу "старых дворянских народов" с древней традицией государственности и православной религиозности, со своей интеллигенцией, высоко развитой культурой и языком. И если в качестве фактора, определяющего уровень жизни этноса, взять такой показатель, как средняя продолжительность жизни, то русские в этом отношении уступали место не только латышам, эстонцам, литовцам и евреям, но также украинцам, белорусам, татарам и башкирам. Модернизация России и русского населения протекала, таким образом, еще более неравномерно по регионам и социальным группам, чем модернизация других областей и этнических групп. Правительство содействовало развитию русского центра и русских властных элит, однако масса русских в провинции оставалась отсталым, забытым большинством10.
Таким образом, в условиях постреформенного развития России воздействие Русской Церкви на формирование этнического сознания традиционно понимаемой группы русских становилось все более актуальным, востребованным как политически, так и культурно. Принципы устроения и функционирования вероисповедной системы Российской империи носили в основном этноцентричный характер, формируясь по мере вхождения новых этнических групп и диаспор, с присущими им конфессиональной или религиозной идентичностыо, в состав населения Империи. Институты государственного управления, верховного, законодательного и административного, выстраивали иерархию, степень подчинённости, объёмы прав и привилегий религиозных сообществ, в зависимости от численности этнических групп и диаспор, их культурно-политических традиций, особенностей вероучения или экклезиологии.
Правовое пространство веротерпимости, закрепленное в Своде Законов 1832 г. постепенно эволюционировало в сторону расширения своих границ. Однако правительство не отступало при этом от традиционно понимаемые задач сохранения религиозного status quо в условиях нарастающих модернизационных процессов, инспирированных и направляемых монархией. Законодательное формирование конфессиональных и религиозных границ усиливало религиозную идентичность этнических групп и диаспор, влияя тем самым на процессы реструктурирования российского общества по вероисповедному и этнокультурному принципу. Российская политика импереостроительства учитывала как потенциальную, так и реальную опасность, грозившую целостности государства, которая таилась в традиционном конфессионально-религиозном и этно-культурном многообразии страны и в вырастающих на этой основе национальных движениях. Поэтому государство должно было обеспечивать необходимый с его точки зрения уровень религиозной свободы, учитывая при этом традиционное положение Русской Церкви в системе церковно-государственных отношений, основанных Петром I. Вместе с тем, имперская политика веротерпимости носила черты амбивалентности, являясь зачастую препятствием для активной миссионерской деятельности Русской Церкви, сужая её возможности в расширении общерусского религиозно-культурного пространства и способствуя тем самым общей стабилизации этно-религиозной ситуации в стране.
Принципы веротерпимости, являясь законодательной и политико-административной основой сохранения и развития полиэтничного многообразия страны, способствовали созданию в западных и восточных регионах Империи ситуации этно-религиозного вызова, несущего в себе опасность возникновения межнациональных конфликтов и сепаратистских настроений. Русская Церковь могла ответить на этот вызов мерами по актуализации интегративных аспектов веротерпимости, воздействуя одновременно на мобилизацию этнической составляющей своей паствы.
Правовое пространство веротерпимости определялось и иерархически структурировалось особым положением Русской Церкви среди многочисленных религиозных общин Империи. Статья 40 Основных Законов гласила, что "Первенствующая и господствующая в Российской Империи вера есть Христианская Православная Кафолическая Восточного исповедания"11.
Первенство Православной Церкви выражалось, главным образом, в том, что император Российский "не может исповедовать никакой иной веры, кроме Православной"12. Закон возлагал на императора обязанность "быть верховным защитником и хранителем догматов господствующей веры и блюстителем правоверия и всякого в Церкви святой благочиния"13. В управлении Православной Церкви верховная власть действовала непосредственно через учреждённый ею Святейший Правительствующий Синод14. Однако особенность положения Православной Церкви в этом отношении в значительной степени корректировалось тем, что обер-прокурор при Святейшем Синоде, осуществлявший прежде только функцию надзора за законностью синодального делопроизводства получил с 1835 г. права министра. Благодаря этому обер-прокурор стал посредником между Православной Церковью и верховной властью. Все дела, касающиеся православного духовного ведомства, представлялись в высшие государственные учреждения и непосредственно Императору не иначе, как через обер-прокурора, занимавшего таким образом положение подлинного министра ведомства православного исповедания.
Официально праздновались только праздники Русской Православной Церкви. В эти дни государственные учреждения и учебные заведения были закрыты. Запрещалось совершать наказания по судебным приговорам. К праздничным дням в соответствии с законом были отнесены все воскресные дни в году, все так называемые двунадесятые праздники, некоторые дни памяти нарочитых святых, например, день Николаая Чудотворца 9 мая и 6 декабря, день апостолов Петра и Павла 29 июня и др.; пятница и суббота сырной недели, четверг, пятница и суббота страстной недели, вся пасхальная неделя, время с 23 декабря но 2 января, - также дни рождения и тезоименитства Государя, Государыни, Наследника престола, дни восшествия на престол и коронования15.
Господствующее положение Русской Церкви нашло своё воплощение в том, что в случае брака лица, принадлежащего к Православной Церкви, с лицом неправославным, в соответствии с законодательством требовалось, "чтобы лица других исповеданий, вступающие в брак с лицами Православного исповедания, дали подписку, что не будут ни поносить своих супругов за Православие, ни склонять их чрез прельщение, угрозы или иным образом, к принятию своей веры, и что рождённые в сём браке дети крещены и воспитаны будут в правилах Православного исповедания"16''.
Первенствующее положение Церкви нашло своё законодательное выражение также и в том, что "признавая одну себя единою истинною Церковью Христовою, принадлежность к которой является необходимым условием для спасения, не допускает для своих последователей свободы перехода из Православия в иное, хотя бы христианское исповедание, и рассматривает лиц, отпавших от Православных веры как заблуждающихся, заботясь о возвращении их в Православие"17. Такая позиция Православной Церкви не являлась исключительной: в соответствии с нормами канонического права не только Православная, но и всякая иная Церковь не допускает для лиц, к ней принадлежащих, свободы выхода и перехода в другое вероисповедание и не считает такой выход актом правомерным.
Юридически предполагалось, что всякое частное лицо остаётся в той вере, в какой оно рождено и которую исповедывали его предки. Поэтому законодательство не допускало вовсе возможности не принадлежать ни к какому исповеданию, то есть государство признавало в каждом подданном человека религиозного. Не допускался также по существовавшему тогда общему правилу и свободный переход из одной признанной веры в другую. Тем самым права отдельной личности были неотделимы от прав религиозной общины. Только переход в Православие был допущен всем инославным и иноверным без всяких ограничений. Допуская переход инославных и иноверцев в Православие, закон вместе с тем утверждал, что "как рождённым в православной вере, так и обратившимся к ней из других вер запрещается отступить от нея и принять иную веру, хотя бы то и христианскую"18.
Закон предписывал православным христианам обязательное исполнение своих религиозных обязанностей. Каждый православный христианин должен был не менее одного раза в год исповедаться и причастится св. Тайн. Детей необходимо было приводить на исповедь и к причастию, начиная с семилетнего возраста. Гражданское и военное начальство, помимо духовного, должны были наблюдать, чтобы подчинённые неукоснительно исполняли свой христианский долг. О тех, кто не исполнял своего христианского долга в течение трёх лет, и не воспринимал увещевания священнослужителей, сообщалось гражданскому начальству на его усмотрение. Родители, которые не приводили детей на исповедь, подвергались за это особому внушению священноначалия и замечанию от местных гражданских властей19.
Привилегированность Православной Церкви выражалось также в принадлежавшем ей исключительном праве проповедования своего вероучения. "В пределах государства одна господствующая Православная Церковь имеет право убеждать последователей иных Христианских исповеданий и иноверцев к принятию ея учения о вере. Духовный же и светские лица прочих Христианских исповеданий и иноверцы строжайше обязаны не прикасаться к убеждению совести не принадлежащих к их религии; в противном случае они подвергаются взысканиям, в уголовных законах определённых20.
Отсюда следует, что духовенству и мирянам иных конфессий и религий было запрещено обращать в свою веру православных, а всякое отпадение от Православия и совращение из него считались преступлениями, против которых принимались как предупредительные, так и карательные меры. Если отпадение от Православия не было наказуемо в уголовном порядке, то совращение из него предусматривало суровые наказания. Так, за совращение в инославие виновный приговаривался к лишению всех прав и ссылке в Сибирь. За отвлечение в иноверие предусматривались каторжные работы на срок от 8 до 10 лет21. Таким образом, формирование имперского пространства и распространение Православия, носителем которого были русские до Памира и берегов Тихого океана, соприкосновение православного населения с разнообразными этическими группами различного вероисповедания, опасность прозелитизма с их стороны, а также со стороны старообрядцев и сектантов, вызвало со стороны государства меры по защите "господствующего" и "первенствующего" положения Русской Церкви.
Национально-религиозные проблемы Российской империи, оказывавшие воздействие на законодательное формирование границ веротерпимости, которые, в свою очередь, определили практику решения этих проблем, а иногда и их происхождение, нельзя рассматривать вне контекста территориального окружения. В частности, польский и украинский вопросы с их конфессиональной составляющей, невозможно анализировать без учёта Галиции, входившей в состав Австро-Венгрии, а также и других территорий, находившихся за пределами Империи. Между империями происходил не только обмен идеями и средствами, отправляемых на поддержку разных движений по другую сторону границы, но и весьма интенсивный кадровый обмен активистами национальных движений. В этом обмене участвовали и священнослужители.
Как отмечает А.И.Миллер, плотность и многоплановость взаимодействия в области национальной политики между соседствующими друг с другом континентальными империями в последние десятилетия XIX и в начале XX в. носит качественно иной характер по сравнению с типичным для геополитического соревнования всех империй использованием "национальной" карты. Понимание многих процессов в области национальной политики предполагает учёт общей картины в макросистеме континентальных империй Романовых, Габсбургов, Гогенцоллернов и Османской. Панславизм был важным фактором внутренней ситуации в империи Габсбургов и в Порте, а в России он претендовал на роль если не официальной идеологии, то официозной. Поддержка пантюркизма и панисламизма среди российских мусульман стала для Стамбула формой контригры в ответ на панславизм и поддержку Петербургом национальных движений балканских славян. В свою очередь пангерманизм связывал Пруссию - Германию и с империей Габсбургов, и с Россией с её остзейским краем22. Таким образом, внутренняя политика веротерпимости, то есть практика претворения в жизнь установленного законом объёма прав и привилегий конфессий и религий с необходимостью приобретала внешнеполитическое измерение.
Как уже было сказано выше, национальный проект Русской Церкви формировался как ответ как на конфессиональное и религиозное противостояние в западных и восточных регионах Империи, так и на двойной вызов революционного движения и национальных движений нерусских народов. Конфессиональные границы Русской Церкви являлись одновременно подвижными границами общерусского религиозно-культурного пространства в пределах имперской евразийской общности. В полиэтническом и поликонфессионально-религиозном универсуме России, политическую целостность которой легитимизировала монархия, Церковь, находясь в структурных рамках имперского династического патриотизма, определяла и интегрировала его общерусскую национально-религиозную составляющую.
В свою очередь национальный проект Русской Церкви, сосуществовавший в рамках общеимперской идентичности, традиционно соотносил всех православных - великороссов, малороссов и белорусов к русским и был направлен на расширение границ и формирование общерусской идентичности в новых условиях постреформенной России.
Об этом свидетельствовало новое содержание таких традиционных средств пастырской работы по религиозному и нравственному окормлению народа как: проповедь.
Эпоха реформ Александра II вызвала к жизни общественное движение, включавшее в себя различные идейно-политические группировки, от умеренно либеральных до революционно радикальных. С появлением новых журналов, газет и книг, ослаблением цензуры начинает формироваться общественное мнение, которое воздействует и на церковную жизнь. В ходе широкого обсуждения социальных, культурных, и политических проблем всё более отчётливо заявляли о себе секуляризационные тенденции, а также национально религиозные проблемы и противоречия, угрожавшие стабильности общества и целостности государства. Церковь не имела права и не могла оставаться пассивной перед лицом новых идей и учений. Влияние позитивистских и материалистических идей, проникавших из Западной Европы, рост национально-религиозных и сепаратистских настроений среди инославных и иноверцев, становились всё сильное, и проповедь как одно из средств пастырского окормления должна была учитывать это23.
Нарастающая опасность грядущих революционных потрясений приводит к тому, что проповедь наряду с богословскими и религиозно нравственными вопросами обращается к актуальным идейно-политическим проблемам. Так в проповедях свт. Феофана (Говорова), а также св. Иоанна Кронштадтского указывалось на мистический смысл самодержавия, на значение и необходимость богоугодной царской власти для сохранения религиозной чистоты и благочестия русского народа.
В свою очередь, выдающийся проповедник, богослов и церковный писатель архиепископ Антоний (Храповицкий), политические воззрения которого сложились под влиянием славянофильства, а ещё более - Достоевского, неустанно ппроповедовал против либеральных, революционных и религиозно-националистических сил, пытавшихся вбить клин между Церковью, народом и самодержавием, ослабить позиции Православия на западных окраинах Империи и ввергнуть Россию в религиозную и политическую катастрофу. Эти силы, стремившиеся к изменению политического строя в России, он называл представителями "мерзкого и постыдного космополитизма" называл представителями мерзкого и постыдного космополитизма и "антихристианского духа, духа нравственного разложения, кощунственного безразличия к добру и злу, к отечеству и его врагам". Он говорил, что будущее России - в сохранении её политического строя, в религиозно-мистической связи трёх столпов России -- Православной Церкви, царского самодержавия и православного народа24. Таким образом, консервативно-монархическое и национально патриотическое содержание проповедей в период нарастания социальных противоречий, свидетельствует о том Церковь в лице своих лучших представителей выступала как сила охранительная и примирительная, призывающая русский православный народ быть верным традиции - религиозной и национальной, то есть стать одной из основных интегрирующих и стабилизирующих сил Империи.
Воздействие Русской Церкви на формирование национального самосознания нашло своё воплощение в создании системы церковноприходских школ. Согласно "Правилам о церковноприходских школах" (1884 г.), учащихся следовало воспитывать, прежде всего, в духе православного учения и верности трону. Формирование русской национальной идентичности осуществлялось в неразрывном единстве с патриотизмом династическим, имперским, универсалистский характер которого затруднял процесс формирования национального сознания как такового. В новых исторических условиях, порождённых модернизацией, воспитание народа (прежде всего крестьянства и мещан) в духе Православия должно было, по мысли К.П.Победоносцева и его единомышленников, защитить русское население, составлявшее имперское религиозно-этническое большинство, от деструктивного влияния либеральных и радикальных идей, распространявшихся в результате нарастающей секуляризации общества, а также инославной, сектантской и иноверной пропаганды. Национально-консервативное мировоззрение, формируемое церковной школьной системой базировалось в основном на изучении основ отечественной истории в её монархическо-патриотической интерпретации, истории Церкви, русской литературы и географии.
Новое "Положение о церковных школах" от 1 апреля 1902 г. декларировало дух христианской терпимости и миролюбия. В частности, согласно "Положению", "не исповедующие православной веры дети принимаются в школу не иначе, как по изъявлению на то согласия их родителей или лиц, на попечении которых они находятся"25. Тем самым преследовалась цель установления межконфессиональных коммуникаций на уровне приходской жизни, смягчения межэтнической вражды и противостояния, формирования чувства национального единства посредством религиозного образования, носящего конфессиональный характер. Учитывая то обстоятельство, что термин "православный" обозначал в Российской империи как религиозную, так и национальную идентичность, религиозный фактор оказывал воздействие на формирование этической идентичности в зависимости от конкретных региональных ситуаций.
Появление и развитие системы церковноприходских школ на западных окраинах России привело к усилению позиций Русской Церкви в регионах со смешанным православно-католическим, православно-лютеранским и еврейским населением, способствуя вовлечению юных поколений белорусов и украинцев в общерусское религиозно-культурное пространство на основе русского и церковнославянского языком, усиливал тем самым их православную
идентификацию в рамках местных этно-культур. Следовательно, православное народное просвещение способствовало актуализации этно-конфессиональных и этно-культурных границ, отделяющих "русскую народность" от польско-католического населения, лютеран прибалтийских губерний, старообрядцев и евреев. Так, в отчётах обер-прокурора Святейшего Синода за 1888 и 1889 гг. сообщалось об усилиях немцев-лютеран "ослабите Православие и отторгнуть от него принявших его уже латышей и эстов" и вместе с тем указывалось на постройку храмов и учреждение церковноприходских школ, как на два главные средства противодействия враждебным влияниям и Православной Церкви26.
Роль Православия в формировании религиозно-этнического сознания белорусов и украинцев посредством организации и функционирования системы церковноприходских школ в западных губерниях осложнялось рядом проблем политического, этно-конфессионального культурного и социально-экономического характера. К началу XX в. поляки, согласно социальной схеме чешского историка М.Гроха, предложенную им для описания возникновения и роста национальной движений в Центральной и Восточной Европе, вступили в стадию возникновения массовых национальных движений, когда этническая группа становится нацией (фаза С). Польский этнос относился к числу "старых или дворянских народов", обладавших единой католической верой, прочной традицией государственности, дворянской элитой, высоко развитой культурой. Белорусы и украинцы относились к "молодым или крестьянским народам" Российской империи, национальное движение которых по описанию М.Гроха вступило стадию патриотической агитации (фаза В), когда небольшая часть членов этнической группы, под влиянием схожих национальных движений, выдвигает проект преобразования её в нацию.
Вытекающее из данной схемы стадиальное различие в уровне политической мобилизации между поляками с одной стороны, белорусами и украинцами с другой, разновекторная направленность процессов политической мобилизации, экклезиология Католической Церкви, считающей себя единоспасительной и вменяющей в обязанность пастырям осуществлять миссионерскую деятельность среди схизматиков-православных, тесная связь польского национализма с католицизмом, приводили к обострению этно-конфессиональной ситуации в западных губерниях. Поэтому реакция Католической Церкви на распространение в западных губерниях церковноприходских школ была негативной. Следует отметить, что для церковноприходских школ и школ грамотности был чужд дух узкого клерикализма. Учебные программы церковноприходских школ по светским предметам приближались к программам школ, подведомственных министерству народного просвещения. Прозелитизм не составлял их задачу. Миссионерство было присуще им постольку, поскольку они являлись православными и находились в ведении православного духовенства. Обучение в школах велось на русском языке. Чуждая духу прозелитизма и наступательного движения, Православная Церковь в Северо-Западном крае занимала оборонительное положение и являлась в основном, по социальному составу паствы, крестьянской. Польско-католическое меньшинство, сохраняя ведущие позиции в землевладении и в местном бюрократическом аппарате, являлось в лидирующей своей части дворянским, с характерными для него общероссийскими сословными привилегиями.
В 1902 г. епископ Зверович издал циркуляр духовенству римско-католической Виленской епархии в котором указывал что "школы эти враждебны католической вере, и по своим целям и программам воспитывают взгляд на католиков как на врагов государственности". Циркуляр содержал также утверждения об опасности совращения римско-католических учащихся в Православие, не приводя, впрочем, ни одного факта совращения за 10 лет существования этих школ27. Издание документа привело к тому, что родители-католики под страхом отлучения от причастия и лишения исповеди начали запрещать своим детям посещение церковноприходских школ. Жесткая позиция костела была вызвана не только потенциальной опасностью православного прозелитизма среди католической паствы и неприятием официального запрета на миссионерскую и пропагандистскую деятельность среди инаковерующих, но и запретом, в частности, на преподавание Закона Божия детям на польском языке. Такое запрещение было продиктовано политико-конфессиональными причинами, т.е. стремлением правительства не допустить усиления католического присутствия в западных губерниях России в связи с опасностью польского сепаратизма. Неизбежное в тех условиях привнесение в сферу межконфессиональных отношений политических, этно-культурных и экономических составляющих актуализировало проблему этно-культурной идентичности белорусов и украинцев, формирование которой в рамках традиционной веротерпимости становилось составной частью учительной деятельности Русской Церкви.
По свидетельству корреспондента "Церковного вестника" в церковноприходских школах учащиеся римо-католики "узнают, что мы признаём святую Троицу, Матерь Божию, всё Евангелие, что у нас есть общие молитвы, общие святые и святыни. Там же они слышат о единстве для всех Христиан Божественного Откровения, что за всех равно пострадал Иисус Христос и все мы искупленные Им и примирённые с Богом должны жить по закону любви евангельской как: братья. Усвоение этого имеет несомненное влияние на успокоение воспитанной ксендзами религиозной вражды, переходящей в политику и жизнь28. В свою очередь, обер-прокурор Святейшего Синода, оценивая этно-конфессиональную ситуацию в Северо-Западном крае, доводил до сведения Государя Николая II, что православная паства в западных епархиях находится в весьма неблагоприятных для развития её религиозно-нравственной жизни условиях, будучи со всех сторон окружённой иноверцами, враждебно относящимися как к Православию, так и ко всему русскому. <...> Сознавая весьма благодетельные для интересов Православия успехи церковно-школьного дела, ксендзы со свойственной им нетерпимостью повели войну против церковноприходских школ. Но фанатизм и нетерпимость ксендзов и вообще лиц, враждебно относящихся к Православию, не могут подорвать ныне народное доверие и любви к церковным школам"29.
В церковной публицистике конца XIX - начала XX вв. (журналы "Странник", "Миссионерское обозрение", "Церковный вестник", "Душеполезное чтение", "Русский паломник" и др.), которая целиком находилась на консервативно-монархических позициях, Российская империя понималась, прежде всего, как русское государство, первенствующее значение в котором должен играть православный народ. Церковно-консервативные и национально-монархические идеи были характерны для "Троицких листков" издававшихся с 1879 г. для простого народа иноком Троице-Сергиевой лавры Никоном (Рождественским). Аналогичный характер имели "Почаевские листки", печатавшиеся в Почаевской лавре; кроме назидательного чтения, много места в них отводилось критике католичества и униатства, что объяснялось расположением лавры на Волыни, у границы с Австро-Венгрией30.
Основными тезисами церковной публицистики являлись утверждения того, что "российское законодательство признавало Православие единой истинной верой, исповедание которой, безусловно, согласно с учением Спасителя, Его Апостолов и учением и преданием вселенской Церкви". Патерналистский характер веротерпимости с характерными для неё ограничениями, находил своё объяснение и защиту в аппеляции к "законодательной деятельности государей и высших правительственных учреждений, которые, защищая Православие и ограждая его от иноверия и лжеучений, мотивируют свой образ действий тем, что Православие есть единая истинная на земле религия". Утверждалось также, что Церковь Русская "есть Церковь национальная и государственная и что, заботясь о развитии русской национальности, государство должно было дать первое место православной вере и войти с ней в теснейшее единение". Идеализированное представление об истории взаимоотношений Церкви и государства, о религиозных истоках патриотизма передавалось в характерных для эпохи риторических оборотах: "Полная солидарность двух областей - светской и духовной, единение двух благодарных и могучих стремлений человеческого сердца - чувства религиозного и патриотического проходит через всю историю России"31. Государственная идеологема "Православие - Самодержавие - Народность" наполняемая новым идеологическим содержанием, свидетельствовала о вертикальном, монархо-центристском характере формируемой этно-религиозной идентичности, традиционно декларируя тесную связь правящей династии Романовых с Православной Церковью.
Идеологический концепт русского религиозно-этнического самосознания, сформулированный в рамках теории "народного самодержавия" содержал в себе следующие аспекты:
а) исторический - православная вера с момента Крещения Руси определила историческое развитие русского народа, его особый путь в европейской христианской цивилизации;
б) идеологический - под влиянием Православной Церкви сформировалась ментальность русского народа, его культура и монархическая государственность;
в) национально-религиозный - сформировалось органическое единство религиозной и этнической идентичности русского народа, вобравшего в се6я великороссов, малороссов и белорусов. Однако при этом этническое начало не обожествлялось, а Православная вера не низводилась до одного из аспектов национального самосознания.
Следует отметить, что мобилизующий потенциал этого идеологического концепта в структуре конструируемого Церковью русского самосознания в значительной степени нейтрализовался принципами монархического патриотизма, веротерпимости, этнической толерантности. Однако принципы веротерпимости, способствовавшие формированию религиозной и этнической идентификации нерусских народов, не распространялись в полной мере на самих русских. Значительная часть великорусского коренного населения оказалась существенным образом ограничена в религиозных и сословных правах.
Так, старообрядцы, официально именуемые раскольниками, решением Поместного Собора 1666-1667 гг. были отлучены от Православия, не признавались государством в качестве религиозного сообщества и "являлись отчасти не терпимыми". История раскола свидетельствует о том, что вожди старообрядчества, стремясь к окончательному и полному отмежеванию от Православной Церкви, не смогли достигнуть согласия между собой по многим вопросам веры и обрядов. Богословские споры привели к распаду старообрядчества на группы (толки, согласия). По отношению к основному вопросу - о богоустановленной иерархии, т.е. о епископате, священстве и проблеме преемства старообрядцы разделились на беспоповцев, которые отрицали священство послениконианской Церкви или даже священство вообще, и поповцев признававших священство. Стремление поповцев получить канонически правильное рукоположенное священство, богослужение и таинства Православной Церкви привело в 1846 г. к созданию белокриницкой или "австрийской" иерархии. Светская и церковная власти упорно боролись с расколом как с религиозной - а, по мнению правительства, - ещё и политической угрозой. Преследования старообрядцев, к которому неоднократно прибегало правительство, осуществляла Церковь, и это было частью её внутренней миссионерской деятельности. Так как раскол в большинстве своём являлся схизмой, а не ересью, старания Церкви были направлены на возвращение схизматиков в Православие. Следует отметить, что миссия среди раскольников, которая велась Русской Церковью при поддержке государства на протяжении XVIII - начала XX вв. с разной степенью интенсивности, не привела к значительным результатам32.
Старообрядцы в реализации своих сословных и религиозных прав пользовались "неизмеримо меньшей свободой, чем всякая иноверная вероисповедная группа (мусульмане, буддисты, иудеи) не исключая язычников <...> вследствие недостатка терпимости к их религиозной жизни"33. Если дозволенная расколу терпимость в целом ставила его в правовом отношении в один ряд с язычеством, то в ряде случаев старообрядцы были поставлены ниже язычников-инородцев. Так, раскольникам запрещалось всякое публичное свидетельство веры, тогда как инородцам это не было запрещено. Раскольники были лишены права законного церковного брака, тогда как "каждому племени и народу", не исключая язычников, разрешалось вступать в брак по правилам их религии или по принятым обычаям, без участия представителей световой власти. Существенным ограничениям была подвергнута богослужебная жизнь старообрядцев. Они не обладали правом иметь свои богослужебные книги, а должны были приобретать их в особой "учреждённой" правительством типографии. Старообрядцы не должны были иметь свои особою священные изображения и иконы, а вступление старообрядцев в иконописные цехи могло осуществляться только с разрешения министра внутренних дел. У старообрядческих общин, в отличие от "иностранных" христианских вероисповеданий, не было также права приёма лиц неправлославных исповеданий, добровольно присоединившихся к расколу34.
Расширение гражданских прав старообрядцев началось в эпоху великих реформ Александра II. В 1874 г. вышел закон о браках раскольников, вызванный введением всеобщей воинской повинности, в соответствии с которым местным властям предписывалось регистрировать браки старообрядцев, занося их в особые метрические книги, тем самым они ппризнавались действительными. Этот закон впервые вводил в России гражданское бракосочетание. Как уже было сказано выше, ведение актов гражданского состояния в Империи было предоставлено духовенству признанных вероисповеданий и только для старообрядцев и баптистов введение метрик возлагалось на полицию. Было ликвидировано, существовавшее ранее, принуждение крестить по православному обряду. Тем самым закон от 19 апреля 1874 г. положил начало официальному признанию раскола в качестве особого вероисповедания.
Смягчение ограничительных мер по отношению к старообрядцем было продолжено при Александре III, несмотря на последовательно негативную позицию в этом вопросе обер-прокурора Святейшего Синода К.П.Победоносцева, который считал, что "Русский раскол старообрядчества имея крепкие корни в своём историческом прошлом и в предрассудках невежества, в общем, продолжает представлять из себя тьму почти беспросветную и силу трудно одолимую <...> Вдали от общественной жизни, среди грубости и во мраке невежества блюдётся мнимо-древлее, внешне обрядовое благочестие, воспитывается и укрепляется фанатическая ненависть к Православной церкви, доходящая нередко до изуверства35.
В свою очередь закон от 3 мая 1883 г., обязанный своим появлением решению Государственного совета, подтвердил уже дарованные старообрядцам гражданские права: свободного передвижения по Империи, занятия торговлей и при известных условиях право занимать выборные общественные должности. Закон дозволил старообрядцам закрытые богослужения, строительство молитвенных домов без крестов и колоколен, он гарантировал лицам, совершающим эти богослужения, свободу от наказаний, хотя и не признавал их в качестве духовенства. Как и прежние, новый закон запрещал всякую пропаганду раскола. Этот закон заложил основу административной практики на три последующих десятилетия. По Уголовному кодексу 1903 г, совращение в раскол было наказуемо принудительными работами на срок до 10 лет, а печатание и продажа старообрядческих книг наказывались штрафом в 300 рублей36. До 1905 г. последователям раскола запрещалось общественное свидетельство принадлежности к своему вероисповеданию за которым закон признавал а) крестные ходы и публичные процессии в церковных облачениях; б) публичное ношение икон, за исключением случаев погребения; в) употребление вне домов, часовен и молитвенных здании церковного облачения или монашеского и священнослужительского одеяния; г) раскольничье пение на улицах и площадях. Исключения из этого общего правила было сделано для случаев погребения умерших. Для погребения раскольников отводились отдельные места при общих кладбищах37. Закон от 3 мая 1883 г. несколько улучшил правовое положение старообрядцев, однако не разрешил коренным образом вопрос о полной веротерпимости к ним со стороны государства. Законы преследовавшие раскол оставались в силе до 1904-1906 гг. В связи с тем, что полная нетерпимость была заменена условной, ограниченной терпимостью, старообрядцы-поповцы и беспоповцы, как отмечал в своё время известный канонист Н.Суворов, по-прежнему домогались права, чтобы им "представлено было в русской земле столь же определённое положение, каким пользуются разные иноверцы нехристианских исповеданий в пределах широкого русского государства: евреи, магометане и язычники, или то положение, в котором находятся вероисповедания католическое, протестантское и армяно-грегорианское"38.
Русские традиционалисты-старообрядцы, наиболее консервативная и социально устойчивая часть российского общества подвергались преследованиям и дискриминации в своём Отечестве по причинам религиозного характера. Отсутствие необходимых личных прав делало невозможным для старообрядцев государственную служебную карьеру. В силу имевшихся ограничений, а также стойкой традиции религиозного и культурного изоляционизма, они не смогли создать научно-культурную элиту, способную оказать существенное интеллектуальное воздействие на формирование современной русской идеологии. Однако незаурядная экономическая активность старообрядцев, обусловленная во многом их особым правовым положением, привела к тому, что в XIX - начале XX вв., они смогли составить значительную часть промышленно-торговой элиты России.
Великорусский этнос оказался расколотым по религиозному признаку, что существенным образом затрудняло воздействие Православной Церкви на формирование национального самосознания. Старообрядчество своим существованием раскалывало единство Православия как универсальной религиозной идентификации русского народа, существенным образом сужало характерное для той эпохи содержание понятия русскости. Своим настойчивым сопротивлением синодальному миссионерству раскол свидетельствовал о том, что его вера есть единственная, истинно русская вера, а другие веры, не исключая и господствующей, являются "иностранными". Раскол отрицал национальный характер Русской Церкви и являлся её соперником в качестве живого носителя "истинно русского" древнего благочестия. Непримиримое и длительное противостояние православно-традиционалистского меньшинства русского народа и его православного большинства в лице Церкви и государства свидетельствовало о трагическом конфликте, обозначившем наличие жёстких религиозно-культурных идентификационных границ внутри русского этноса. Религиозно-идеологический характер соперничества сторон по вопросам приоритета в сохранении неразрывной исторической преемственности, как в существовании Церкви, так и в развитии русского этнического самосознания, делал конфликт неразрешимым не только в рамках существовавшего до 1905 г. государственно-церковного законодательства, но и гораздо позже. Важной причиной устойчивости и напряжённости конфликта расколовшего Русскую Церковь и русское этническое самосознание стало разногласие в богословской интерпретации русской церковной традиции (проблема исправления богослужебных книг), которое в свою очередь, обернулось стойкой традицией противостояния. В данном случае для границы веротерпимости оказались чрезвычайно узкими, являясь наряду с имперским династическим патриотизмом, а также наличием противоречий между обществом и государством, между элитой и массой существенным препятствием для конструирования современной русской нации.
Роль Церкви в формирования русского национального сознания осложнялась ещё и тем, что во второй половине XIX - начале XX вв. либеральные и революционные течения в общественно-политической жизни России по своему значению явно преобладали над национальными, которые в свою очередь не смогли стать единой политической силой.
Духовенство имело дело с секуляризирующимся обществом, динамичное и неравномерное развитие которого порождало сложные проблемы религиозно-нравственной, культурной и социально-экономической адаптации для православного большинства населения Империи. В этих условиях декларируемая Русской Церковью солидарность, основанная на принципах религиозной и этнической принадлежности, подвергалась мощному разъединяющему воздействию политических и социальных факторов.
1 Геллнер Э. Нации и национализм. М., 1991. С.П5.
2 Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII - нач. XX вв.). Т.1. СПб., 1999. С.39-40.
3 Каппелер А. Россия - многонациональная империя. Возникновение. История. Распад. М., 2000. С.179.
4 Аксаков И.С. Поли. собр. соч. СПб., 1903. Т.4. С.47.
5 Уортман Р. Изобретение традиции в репрезентации российской монархии // Новое литературное обозрение. 2002. № 56. С.35-38.
6 Карцов А.С. Русский консерватизм: две концепции империи // Империи Нового времени: типология и эволюция (XV-XX вв.): Вторые Петербургские Кареевские чтения по новистике, 22-25 апреля 1997 г.: Краткое содерж. докл. СПб., 1999. С.53.
7 Бунге Н.Х. Загробные заметки // Судьбы России: Доклады и записки государственных деятелей императорам о проблемах экономического развития страны (вторая половина XIX в.). СПб., 1999. С.201.
8 Каппелер А. Россия - многонациональная империя. Возникновение. История. Распад. М., 2000. С.179.
9 Каппелер А. Россия - многонациональная империя. Возникновение. История. Распад. М, 2000. С.239.
10 Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII- нач. XX вв.). Т.1. СПб., 1999. С.41.
11 Свод Законов Российской Империи. Т.1, ч.1. Основные государственные законы. Ст.40. СПб., 1892.
12 Там же. Ст. 41.
13 Там же. Ст. 42.
14 Там же. Ст. 43.
15 Бердников И.С. Краткий курс церковного права. Казань, 1888. С.242.
16 Свод Законов Российской Империи. Т.10, ч.1. Приложение к ст.67. СПб., 1892.
17 Красножен М. Иноверцы на Руси. Т.1. Положение неправославных христиан в России. Юрьев, 1900. С.162.
18 Свод Законов Российской Империи. Т. 14. Ст.36.
19 Там же. Т .14. Ст.20-24; Уложение о наказаниях уголовных и исправительных; Издано проф. Н.С. Таганцевым. 5-е изд., доп. СПб, 1886. Ст. 209.
20 Свод Законов Российской Империи. Т.И, 4.1. Ст.4. СПб., 1896.
21 Уложение о наказаниях уголовных и исправительных: Издано проф. Н.С.Таганцевым. 5-е изд., дон. СПб, 1886. Ст.184-187.
22 Миллер АИ. Российская империя, ориентализм и процессы формирования наций в Поволжье. Политическая наука. Национализм - новейшие исследования: Сб. науч. тр. М., 2002. №4. С.36.
23 Смолич И.К. История Русской Церкви. Т.8, ч.2. М., 1997. С.42-51, 52; За первый год вероисповедной свободы в России. СПб., 1907. С.137-142.
24 Смолич И.К. История Русской Церкви. Т.8, ч.2. М., 1997. С.52-53.
25 Церковные ведомости. 1902. №15-16. С.547.
26 Арсеньев К.К. Свобода совести и веротерпимость: Сб. ст. СПб., 1905. С.235.
27 Литовские епархиальные ведомости. 1902. № 2. С. 102.
28 Церковный вестник. 1902. №24. С.755.
29 Всеподданнейший отчёт обер-прокурора Святейшего Синода К.Победоносцева по ведомству Православного исповедания за 1900 г. СПб., 1903. С.187, 191-192.
30 Смолич И.К. История Русской Церкви. Т.8, ч.2. М., 1997. С.56.
31 Добротин Г.П. Закон и свобода совести в отношении к лжеучению и расколу. Киев, 1896. С.88-90.
32 Смолич И.К. История Русской Церкви. Т.8, ч.2. М., 1997. С.П6,П9.
33 Реформы веротерпимости на пороге XX века и состояние государственной Церкви России / Сост. Г.М.Калинин. Н.Новгород, 1905. С11.
34 Рейснер М.А. Государство и верующая личность: Сб ст. СПб, 1905. С. 195.
35 Обзор деятельности ведомства Православного исповедания за время царствования Императора Александра III. СПб., 1901. С.238; Всеподданнейший отчёт обер-прокурора Святейшего Синода К. Победоносцева по ведомству Православного исповедании за 1900 г.СПб.,1903.С.210-225.
36 Смолич И.К. История Русской Церкви. Т.8, ч2. М., 1997. С.148-149.
37 Бердников И.С. Краткий курс церковного права. Казань, 1888. С.234-235.
38 Суворов Н. О происхождении и развитии русского раскола. Ярославль, 1886. С.57-58.
Источник:
Бендин А.Ю. Православная Церковь и проблемы формирования русского национального самосознания (конец XIX - начало XX вв.)
. // VIII Международные Кирилло-Мефодиевские чтения, посвященные
Дням славянской письменности и культуры: Материалы чтений (Минск,
23-26 мая 2002 г.). В 2 ч. Ч. 1, кн. 1 / Европейский гуманитарный
ун-т. Факультет теологии, Бел. гос. ун-т культуры; отв. ред. и сост. А. Ю. Бендин.–
Мн.: ООО "Ковчег", 2003. – 288 с. |
