|
Теология / История Церкви
Пашко Р.Г.
Кандидат философских наук,
доцент кафедры богословия
и истории Церкви Института
теологии БДУ (Минск)
|
К вопросу о церковно-историческом значении личности кн. К.К. Острожского
Доклад на Острожских чтениях 26.02.2006
К 480-летию со дня рождения
Константина (Василия) Константиновича Острожского.
Имя Константина (Василия) Константиновича Острожского (1526-16081) глубоко почитается православными в белорусских, украинских и польских землях. Потомок Рюриковичей [7. – С.958] и князей туровских [2. – С.46]2, киевский воевода, князь К.К.Острожский – личность исторического масштаба, значение которой еще предстоит раскрыть будущим поколениям. Влияние деятельности Острожского не ограничивается 16 – началом 17 века. И сегодня в 21 веке, спустя почти пять столетий назад, нам предстоит раскрыть смысл осуществленного им подвига и с благодарностью взять несколько полезных уроков по осмыслению и формулированию ценностей церковно-культурной идентификации в сложных исторических обстоятельствах.
Проблема практического выбора культурно-исторической идентичности стояла еще перед отцом кн. К.К.Острожского – Константином Ивановичем Острожским (ок.1460-1463-1530), великим гетманом литовским, воеводой трокским3, старостой брацлавским и винницким. После того как К.И.Острожский был ранен в битве при р.Ведроше (1500) и взят в плен московскими войсками, он даже недолго пробыл московским подданным в сане боярина (1506-1507 гг.). Таким образом, Константин Иванович Острожский был активным участником геополитического противостояния Литвы и Москвы, значительным событием которого стала победа под его руководством в битве под Оршей в 1514 г. За крупные военные заслуги (более 60 побед, в том числе в битвах с татарами Крымского ханства) король дважды почтил К.И.Острожского триумфом, ему было пожаловано много земель4.
Однако следует подчеркнуть, что в условиях борьбы с немецкими рыцарями, татарами, “московитами” за государственно-национальную самобытность и лидерство в регионе, в Великом Княжестве Литовском и (после Люблинской унии 1569) г. в Речи Посполитой сохранялся стабильный религиозный мир и толерантность по отношению ко всем христианским конфессиям. Принципы религиозной свободы были закреплены в статуте ВКЛ 1588 г. и постановлениях Варшавской конфедерации 1573 г., что позволяло укреплять и развивать религиозную идентичность как православным, так и католикам, а в 16 в. – протестантам. На наш взгляд, именно веротерпимая политика властей, уравнивающая в правах все конфессии, до определенного времени (второй половины 16 в.) способствовала развитию естественной религиозности подданных и предопределила наднациональный стиль этих процессов. Находясь “на краю Европы”, Великое Княжество Литовское быстро и бескровно, без войн и революций, усваивало авангардные европейские тенденции, которые легко проникали в религиозный мир экуменически настроенной шляхты и магнатов: протестантизм в различных, зачастую радикальных, вариантах, Контрреформация, униатство. Западнорусское православие в этих условиях вырабатывало свои принципы идентификации и средства защиты. Выразителями этих принципов стали князья Острожские и, прежде всего кн.К.К.Острожский.
Великий князь московской Василий III в первой четверти 16 века завершил объединение Руси вокруг Москвы присоединением Пскова (1510), Смоленска (1514), Рязани (1521). Именно в это время окончательно оформляется историософская концепция “Москва – третий Рим”. Москва решает для себя проблему не столько преемства Киевской Руси, сколько рассчитывает на роль преемницы Византии, истинной православной веры, “нового Иерусалима”, а также вооружается имперской идеей “третьего Рима”. Москва возвышается, становится сильнейшим государством с самодостаточной внешней и внутренней политикой, гомогенной религиозной средой. Религиозно-политическая стратегия строится на неприемлемости Флорентийской унии и путях создания самостоятельного патриархата, полностью независимого от Константинополя, что официально осуществилось в 1589 году. Таким образом, в 16 веке мы наблюдаем централизацию государства и фактическую “национализацию” Церкви при одновременном декларировании универсалистских наднациональных принципов, опоре на общеримско-византийское наследие с базовым юстиниановским принципом “одно государство, общий закон, единая вера”. Опыт предшествующих веков, например, 14 и первой трети 15 века с характерной в этот период наднациональной, не чуждой экуменизма, практической церковной политикой5, оказался в централизованном Московском государстве невостребованным.
Политика “однополярного мира” и “блестящей изоляции”, которую могла позволить себе православная Москва, в соседних белорусско-украинских землях, Литве и Польше была бы трагически ошибочной и даже невозможной из-за многонационального и многоконфессионального состава населения, транзитного положения “на перекрестке”, или “на краю” Европы, многовекторных исторических обстоятельств и церковно-политических особенностей. Подвижное единство исторических сил с трудом находило хрупкий баланс, складываясь из региональных традиций и особенностей социально-политического бытия. В гражданском мышлении доминировал отказ от имперских методов управления исключительно с помощью деспотизма силы, в обществе превалировал идеал гражданского согласия и общественного компромисса, получили признание и глубоко укоренились ценности церковного единства, в основном, в поздневизантийском варианте. Конечно, налицо идеализация в веберовском варианте. Однако следует согласиться, что идеализация объектов и субъектов истории необходима, хотя и может привести к искажению исторической действительности, намеренной фальсификации прошлого, выражаемой в подавляющем господстве определенной “тенденции” в историографии. Следует также избегать либерализации и модернизации исторического материала, подгонку под “лекала” современности или позднейших наслоений истории.
Князья Острожские справедливо снискали себе славу ревнителей православия на белорусско-украинских землях. Исторический масштаб и вес влияния личности Константина Ивановича Острожского – отца Константина Константиновича - был настолько велик, что вторую половину 15 – первую треть 16 в. считали “его эпохой” и “его временем”. Этот значительный отрезок времени назвали “золотым веком западнорусского православия” [14. – Т.2. – С.259]. “Благодаря заступничеству Острожского православная иерархия и паства наслаждались полным спокойствием”, - писал один из историков 19 века6 [Там же; см.также 16]. Вместе с тем, историки подчеркивают, что в частной жизни он оставался скромным шляхтичем [Там же].
Интересно, что Острожские проявляли решающую инициативу в созывах православных соборов: Константин Иванович способствовал созыву собора 1509-1510 гг., а Константин Константинович – брестского православного собора 1596 г. Поистине, деяния, сравнимые с императорским. Таким образом, князья ориентировались на т.н. цезеропапистскую византийскую модель взаимоотношения светской и церковной властей, допускающую действенное вмешательство высшей светской власти в прерогативы духовной. Более того, в условиях феодальной “демократии” в Великом княжестве Литовском, полномочными представителями высшей светской власти являлись магнаты, среди которых крупнейшими и влиятельнейшими для православных выступали Острожские. Следует отметить еще одну влиятельную силу, выражающую общественное мнение рядовых мирян, прообраз или модель современного “гражданского общества”, - братства, полномочия которых определялись как высшими светскими, так и высшими церковными властями, вплоть до константинопольского патриарха.
В эпоху Константина Острожского-младшего, несмотря на существенную трансформацию внутриполитических обстоятельств7, “золотой век” православия продолжался. Это нашло отражение в расцвете литературно-просветительского дела, кульминацией которого стало основание т.н. славяно-греко-латинской Острожской академии и критический перевод Библии (1580 г.), на основе греческих текстов. Последнее церковно-культурное событие, по мнению прот. Георгия Флоровского, показывает всю значительность культурно-богословского подъема в Западной России конца XYI-го века. Русский богослов отмечал: “Но всего важнее при этом ненарушенная и живая связь с византийским преданием” [12. – С.35]. На фоне очевидных успехов православной традиции и культуры, еще более неожиданным и трагическим выглядит тайная подготовка и заключение унии православных первоиерархов “рутенской” церкви.
В конце 16-в первой половине 17 в. при покровительстве властей Речи Посполитой, а также под мощным напором общеевропейского движения Контрреформации (не без помощи иезуитов) был сметен с белорусской земли протестантизм и загнано в полулегальное состояние традиционное для белорусско-украинских земель византийско-западнорусское православие. Любопытно, главным образом, то, что уничтожение православия происходило по инициативе православных иерархов во исполнение ностальгической для каждого верующего идеи соединения церквей. Однако основной церковно-исторический парадокс заключался в том, что, являясь составной частью римско-католической церкви, униатство, с одобрения Рима, становилось новым видом церковности, по существу новой христианской конфессией, мало зависимым от Рима, и абсолютно независимым от Константинополя “тутэйшим” делом. Известно, что униаты Речи Посполитой под страхом судебного преследования не имели права переходить не только в православие, но и в католичество8 [см.1]. Последнее говорит также о том, что уния была формальным юридически-политическим актом “верхов” и что такого рода переходы были частым делом, поскольку многие верующие видели в униатстве некую обновленную культурно-юридическую оболочку, не затрагивающую существа личной веры традиционного направления.
Известный русский богослов прот. Георгий Флоровский в Брестской унии 16 века рассмотрел, с одной стороны, прежде всего клерикальное движение: “Уния была делом епископов, действовавших в отрыве от церковного народа, без его свободного и соборного согласия и совета, “скрыто и потаенно, без поразуменья народу христьянского”. И создавалось странное положение: во главе православного народа оказывалась униатская иерархия” [12. - С.38]. С другой стороны, писал прот.Георгий Флоровский, с самого начала вопрос об Унии был поставлен, как вопрос культурного самоопределения. “Уния, - подчеркивал богослов, - означала самовключение в западную традицию. Это было именно религиозно-культурное западничество. И преодолеть Унию можно было только чрез верность и крепость византийским и патристическим преданиям” [Там же. – С.41]. Таким образом, в унии клерикализм соединился с религиозно-культурным западничеством, при опоре на узкий социальный слой высшей власти Речи Посполитой и, прежде всего короля Сигизмунда III. Высокородное шляхетство, к которому принадлежали кн.К.К.Острожский и кн.А.Курбский, служило социальной опорой в борьбе с унией на первом этапе, однако, как отмечает прот.Г.Флоровский, следующие за ними поколения шляхетских фамилий в массовом порядке стали отпадать в унию или прямо в латинство [Там же. – С.42]. В дальнейшем в новых условиях широкой социальной опорой православия становится городская среда, православные братства, казачество [Там же].
Кн.К.К.Острожский один из первых призвал православие к самозащите и в практической борьбе разработал принципы гражданской и церковной политики в условиях свершившейся унии. Инициатива унии исходила “сверху”, в основном, с меркантильной целью предоставления перешедшим в унию православным таких же гражданских прав и свобод, которыми обладали католики в органах представительской и законодательной власти, в частности, в сейме. Поэтому, возможно, многим магнатам и шляхтичам – по крайней мере, их детям - дело унии стало представляться довольно привлекательным и общественно прогрессивным явлением. Уния стала определенным результатом “встречи с Западом” еще и потому, что с ее помощью католической церкви удалось окончательно локализовать “протестантское брожение”, свести до минимума влияние кальвинизма и радикальных протестантских движений, например, антитринитариев, или социниан, переключить внимание православных с диалога с протестантами на диалог (или противостояние) с католиками. Уния была введена, как бы мы сейчас сказали, командно-административными методами в условиях интенсивно нараставших контактов православных и протестантов. В этом отличительная особенность исторических условий заключения Брестской унии, в отличие, от, скажем, Лионской или Ферраро-Флорентийской. Еще один любопытный уникальный момент из истории белорусско-украинского православия: заключение конфедерации, или союза с протестантами в 1599 году. Данному эпизоду могли бы позавидовать тюбингенские богословы, которые в том же 16 веке предприняли несколько попыток установить институциональные отношения с Константинополем, которые, как известно, окончились полным провалом. Выступив под общеевропейским знаменем борьбы с кальвинизмом, католическая реакция (Контрреформация) в Литве и Польше получила дополнительный аргумент в пользу насаждения унии и в пользу своего вмешательства в дела других конфессий, используя государственный уровень. С другой стороны, протестанты смело выступили на стороне православных в защите их гражданских и церковных прав. Антикатолическая литературная полемика, и в первую очередь, организованная Острожским, также велась с привлечением протестантских писателей и протестантских аргументов. Это было критически оценено кн.Андреем Курбским [см.8].
Следует отметить смелый опыт “практического экуменизма” кн.К.К.Острожского в личных и общественных связях, строительстве семейных отношений с влиятельными княжескими родами. Жена – Софья Тарновская, дочь краковского каштеляна (комендант замка, помощник воеводы в ВКЛ), была католического вероисповедания. Сын Януш был крещен в католичестве. Еще один сын перешел в католичество, а младший Александр был православным (он присутствовал на православном брестской соборе 1595 г., в последствии был отравлен слугой). Дочери вышли замуж за протестантов – Крыштофа Радзивилла и Януша Кишку. В общественно-государственной жизни Острожский поддержал претендента на престол короля Сигизмунда III, способствовал выдвижению Ипатия Потея – кстати, свояка, и многих других крупных политических и церковных деятелей. Многие из них стали инициаторами акции введения унии “сверху”, поэтому все же можно и нужно говорить о просчетах Острожского в выдвижении тех или иных кандидатур на политическую и церковно-политическую арену. По-видимому, в условиях социально-политической трансформации в транзитивных обществах, каковым являлись Великое княжество Литовского и затем Речь Посполита, активные политики вынуждены прибегать из тактических соображений к прагматизму, что ли “плыть по течению”. Конечно же, из чисто прагматических (классовых) соображений войска Острожского участвовали в подавлении казацких восстаний К.Касинского и С.Наливайко. Однако Острожский в историю вошел не столько ловким сиюминутным тактиком, сколько несгибаемым стратегом, предпочитающим в кризисные моменты плыть “против течения”. И здесь следует отдать ему должное. Ведь защита западнорусского православия тактически все более становилось проигрышным делом, однако, как считал Острожский, делом правым и потому исторически перспективным.
Личность Кн.К.К.Острожского по силе влияния, размаху просветительско-интеллектуальных проектов и дипломатической сдержанности может быть сравнима с личностью известного исторического деятеля “поздней” Византии – Иоанна Кантакузина (в монашестве - Иоасафа) (находился на императорском троне с 1347 по 1354 гг). Кантакузин был тестем императора Иоанна Y Палеолога. Последний тайно в Риме принял католичество в 1369 году. Как пишет известный византолог прот.Иоанн Мейендорф, многие византийцы, в том числе и Иоанн Y Палеолог, были готовы с поспешностью принять все условия Папы, лишь бы поскорее получить военную помощь. Иоанн Кантакузин, верный ученик Григория Паламы, оставаясь глубоко православной личностью, считал, что предполагаемая уния может быть заключена лишь через разрешение на совместном Соборе тех богословских вопросов, которые разделяли Восток и Запад [4. – С.149].
Уния, заключенная верхами без участия церковного соборного сознания, т.е. любой ценой не устраивала и кн.К.К.Острожского. Острожский бы, конечно, подписался под следующими словами Иоанна Кантакузина, которые тот высказал в беседе с папским легатом Павлом в 1367 г.: уния никогда не сможет быть введена указом императора: “Это невозможно в нашей Церкви, - говорил он, - потому что веру нельзя навязать силой” [Цит. по: 4. – С.150]. Кн.К.К.Острожский выдвинул идею созыва собора с участием всех православных патриархатов. Он резко негативно оценил попытки заключить унию в обход соборного решения Восточных церквей: “Но понеже нынешнего времени злохитрыми козньми вселукаваго диавола, врага и супостата народу хрестиянскаго, самые главнейшие истинныа веры нашеа начальницы, славою света сего прелстившися и тмою сластолюбиа помрачившися, мнимые пастыры наши, митрополит з епископы, в волкы претворишася, и единыа истинныя веры святыя Восточныя церкви отвергшеся, святейших патрыархов, пастырей наших и учителей вселенских отступили и ко западным приложишася, только еще кожею лицемериа своего, яко овчыною, закрывающе в собе внутреного волка… [11. – С.98]”.
Интересно, что как К.К.Острожский, так и Иоанн Кантакузин, являясь ревнителями (в византийской варианте “зилотами”) православия, никогда не выступали против контактов с Западом и, опираясь, на современные достижения западной богословской мысли, развернули масштабные культурно-просветительские и научно-образовательные проекты. Кантакузин, так же как и Острожский, предпочитали не “маленькую победоносную войну” в пользу сиюминутных интересов “верхов”, а действительно серьезный диалог, к которому, оба это хорошо понимали, необходимо тщательно подготовиться. Как справедливо считал прот.И. Мейендорф, необходимой предпосылкой такого диалога, была осведомленность насчет латинского богословского мышления, и именно в окружении Кантакузина латинские богословские источники постоянно переводились на греческий язык (например, Фома Аквинский) [4. - C.149]. Острожский применил другой метод в соответствии с обстоятельствами 16 века: в православной апологетике он использовал полемический опыт и знания протестантов. К встрече с Западом Острожский так же основательно готовился, как и Кантакузин. Таким образом, следует подчеркнуть открытость Острожского по отношению к христианским богословским традициям, искренне желание путем диалога решать спорные вопросы и ревностную заботу о православии. Последнее проявлялось в опоре на научно-просветительские проекты: устроение двух типографий в Остроге и Дермани, учреждение острожской академии, издание Библии, поддержка ученых (например, львовского священника Василия, составившего книгу “О единой вере”). Как и во времена Кантакузина, Острожскому не приходилось рассчитывать на государственное законодательство как орудие обустройства дел Церкви и единственной надеждой для “рутенской” православной церкви, так же как и для поздневизантийской 14-15 вв., оставалась возможность получить в грядущем диалоге интеллектуальное превосходство путем “глубинного выхода” на западное богословие [4. – С.150].
Известный “дипломатизм” Острожского являлся более средством, нежели целью. Сообразуясь с вызовами времени, Острожский видел будущее западнорусского “рутенского” православия на путях равноправных отношений с Москвой и другими православными центрами, он верил во вселенский характер православия и законопослушно искал поддержку у Константинопольского патриарха, который в тот момент сам испытывал большие трудности, так же как и другие восточные патриархи. Жизнь образованных православных в Великом княжестве Литовском и затем Речи Посполитой все больше походила на то, с чем сталкивались другие православные апологеты по всему свету: необходимость обсуждать богословские и религиозные вопросы в их западной постановке, а в белорусско-украинских землях в 16 веке – в протестантском варианте. Прот.Георгий Флоровский объяснял всю историческую неизбежность этой прививки протестантизма: “… на греческую помощь не всегда можно было положиться. Ведь греческие учителя обычно приходили с Запада, где учились сами, в Венеции или в Падуе, или даже в Риме, или в Женеве или в Виттенберге, и приносили оттуда не столько византийские воспоминания, но чаще западные новшества” [12. – С.37]. Например, Кирилл Лукарис, с которым в тесном контакте находился Острожский, написал свое “Исповедание”, кальвинистическое не только по духу, но, как пишет Флоровский, “и по букве” [Там же].
Исходя из белорусско-украинских церковных интересов, Острожский поднимался над узконациональными местечковыми задачами и смотрел в будущее. В каком-то смысле он был идеалистом, не разглядевшим в самом начале всю несвоевременность постановки идеи “соединения церквей”, идеи, которая в своем реальном воплощении стала разрушительной для православия на белорусско-украинских землях. Но это не вина К.К.Острожского, а его во многом личная трагедия. Ведь и по сей день unio, что означает “единение”, есть в своем изначальном смысле благородный порыв верующих действовать согласно Евангелию и не на словах, а на деле заботиться о церковном единстве. В этом значении стремление к единству, которое было в 16 веке популярно в Великом княжестве Литовском, да и среди греческой иерархии9, никак не может заслужить малейшего упрека с нашей стороны. Единственное, что не удалось К.К.Острожскому, так это просчитать до последнего шага, к каким последствиям может привести воплощение идеальной утопии10 в конкретно взятом государстве и в исполнении тех известных в истории лиц, выдвижению которых способствовал сам киевский воевода. Идея унии в своем историческом воплощении превращалась в нехристианский униатизм (термин Э.К.Суттнера) [10. – С.247]. Это еще раз подтверждает тот факт, что Острожский мог ошибаться в тактических вопросах, но не в стратегии, - в самой необходимости заботы о церковном единстве и активной борьбе против недостойного заключения унии. В XX веке униатство признано неподходящим методом поиска единства, так как он противоречит общей традиции церквей (статья 2 Баламандской декларации Смешанной православно-католической комиссии по богословскому диалогу) [Там же. – С.246]. II Ватиканский собор постановил в статье 6 Декрета о Восточных католических церквях: “Если же, под влиянием времени и людей, они отошли недолжным образом от отеческих преданий, то они должны стараться вернуться к ним” [Цит. по: 10. – С.248]. Папа Иоанн Павел II высказал во время поездки в Польшу 1-9 июня 1991 г в белостокском православном соборе: “Диалог истины, откровенности и любви – единственный путь к полному единению. Это дар Божий, незаменимое средство на пути к примирению” [Там же].
Таким образом, К.К.Острожский на православном соборе в Бресте в 1596 г. выступил категорически против униатизма, предложенного папой Климентом YIII и навязанного православной пастве тайно заключившими унию православными иерархами. Брестский вариант унии не допускал автономии Киевской церкви как самостоятельной митрополии, прерывал духовное единство с Константинопольской, Александрийской, Антиохийской, Иерусалимской и Московской патриархиями, т.е. церквами, пребывающими в расколе с Римской церковью.
Если и говорить о дипломатическом этическом стиле кн.К.К.Острожского, то только в смысле, обратном тому, что общепринято подразумевать под дипломатией с классических времен возникновения профессиональной новоевропейской дипломатии (фр. - diplomatie): уклончивость, тонкий расчет, двусмысленность, “двойные стандарты”, умелое и часто неискреннее обращение с людьми для достижения каких-либо целей. Острожский был хотя и умелым, но никак не расчетливым, утонченно ведущим свою игру дипломатом в новоевропейском стиле. Можно согласиться, но лишь отчасти с о.Георгием Флоровским, который, сравнивая примиренческую политику кн.К.К.Острожского и непреклонность кн.А.Курбского, настаивал на том, что “настроение в Острожских кругах было неустойчивым и двоилось”. “Острожский, - писал он, - был уже скорее западным человеком. И кроме того, он был общественным и национально-политическим деятелем прежде всего, потому слишком часто бывал неосторожен и шел слишком далеко в вопросах примирения и соглашения, был способен на компромисс. Бесспорный ревнитель православия, он вместе с тем принимал известное участие в подготовке Унии, и дал повод и основание ссылаться на его сочувствие” [12. – С.35]. Как нам представляется, сравнение Острожского с Курбским несколько натянуто (из-за их разного политического веса и гражданской ответственности) и, на наш взгляд, не вполне справедливо по отношению к Острожскому.
Историческое значение личности Острожского судить не нам, а церковному соборному сознанию. Вместе с тем, уже все более становится очевидным, что не просчеты и ошибки определяют значение личности Острожского и не его искреннее увлечение экуменическим утопическим идеалом (который принес ему достаточно разочарований и в частной, и общественно-политической, жизни и который был во многом данью исторических обстоятельств и времени). Исторический масштаб личности Острожского измеряется прежде всего практической защитой православия на белорусско-украинских землях, его непосредственным влиянием на ход поворотных исторических событий и основных его деятелей11. Кульминацией защиты дела православия стало воззвание (окружное послание) от 24 июня 1595 г. киевского воеводы князя Константина Константиновича Острожского к православному духовенству и мирянам с убеждением их твердо стоять в православной вере. Это был призыв-ультиматум без права на историческую ошибку и без какого-либо намека на дипломатическую уклончивость, или тонкую игру: “Не воздух бо или ветр пасуще чиним, но единыа истинныа веры держащеся блюдем [11. – С.98]. Как многоопытный политик, К.К.Острожский понимал, что борьба предстоит долгая, он настраивал на удвоенное терпение, двойную защиту12 и всенародную борьбу с серьезным противником. Он призвал “крепко” вооружаться и рассчитывать прежде всего на Божью помощь, “яко да сокрушит сатану под ноги наша”. Духовный смыл предстоящих испытаний Острожский определил следующим образом: “Возбужающе нас от сна и в целомудрие приводяще, досветчает и пробует, яко да боголюбцы объявяться, а сластолюбы обличатся и посрамлены будут” [11. – С.101].
Достойная защита православной веры кн.К.К.Остожского сродни поступку святого Православной Церкви Марка Эфесского. Когда св. Марк отказался подписать Флорентийское соборное постановление, Папа, говорят, провозгласил: “Мы ничего не достигли” [Цит. по: 4. - С.161]. В новую историческую эпоху открытая принципиальная позиция кн.К.К.Острожского поставила под сомнение все дальнейшие попытки, вплоть до 21 века, представить унию традиционным укорененным типом религиозности на белорусско-украинских землях, национальной (а в отдельных случаях, “профессиональной”) религией белорусов и украинцев [см.15].
Как известно, мир спасется, если найдется хоть один праведник или святой. “…истинной верой, - писал Острожский, - все праведники избранники Божии живут, якоже пишеться: “праведный от веры жив будет” [11. – С.99]. Может, потому в Беларуси, Украине и восточных польских землях процветает православие, что в лихолетье православную веру защищали такие избранники Божии, как Константин Константинович Острожский. С волнующим эсхатологическим чувством, которое передается сквозь века, писал Константин Константинович в своем знаменитом окружном послании: “…пакы: “праведницы во веки живут”, якоже и прочии богоугоднии людие, прежде закона и в законе, сию едину истинную веру всеми силами своими содержаще, невредиму храняху, ожидающе пришествия, с початку века обещаного, самого того, в негоже вероваху Иисус Христа, Спаса всех нас, якоже сам Господь глаголет: “никто-же взыйде на небо, окром того который зышол з неба, Сын чоловечьскый, который есть на небеси; и якоже Мойсей възнесе змию в пустыни, тако не згинул, но абы мел живот вечный”. – И продолжал на едином дыхании. – “Аминь, глаголю вам, веруяй в Мя имать живота вечного: веруяй в Мя аще и умрет, оживет, и всяк живый и веруяй в Мя не умрет в векы” [11. – С.100].
До сих пор остается много вопросов и загадок, связанных с эпохой К.К.Острожского, однако удивительная личность просветителя свидетельствует и в наши дни о живом деле православия на белорусско-украинских землях. В современной перспективе межцерковного сотрудничества, а также межхристианского и межрелигиозного диалога историческая личность Острожского дает верные ориентиры для подлинного равноправного взаимодействия. Его масштабная культурно-просветительская деятельность вдохновляет мирян на деятельное участие в жизни Церкви, в том числе способствует увеличению роли соборности, активизации работы церковных приходов, сестричеств, братств, издательств, церковно-общественных объединений.
В Белорусской Православной Церкви вдохновляющих примеров прославления ревнителей веры не мало13. Наступит время, и в полной мере будут возвеличены богоугодные дела и оценен подвиг веры князя Константина (Василия) Константиновича Острожского, а его самого, возможно, прославят как святого Православной Церкви.
1 Даты рождения и кончины К.К.Островского указываются разные. Год рождения – 1526 [9. - 259; 7. – С.958] или 1527 [2. – С.46]; дата смерти - 21 марта [2. – С.46] или 26 февраля (по церковному преданию). Если К.К.Острожский родился в 1526 г., то в 2006 г. мы можем отмечать 480-летие со дня его рождения. Разночтения в дате рождения, возможно, связаны с разными стилями календаря: 1526 – по старому стилю, 1527 – по новому стилю, если К.К.Острожский родился в 20-х числах декабря по старому стилю.
2 Род литовско-польских князей Острожских просуществовал с 14 по 17 вв. Родился кн. К.К.Острожский в родовом имении Дубна (Волынь). Почитателям семьи Острожских наиболее известно родовое владение в Остроге (в настоящее время – Ровенская область Украины). Сохранились остатки замка (14-16 вв.), Богоявленская церковь (15 в.), фрагменты городских укреплений (16 в.) [5. – С.958]. Изображение замка и крепости в г.Остроге имеется на гравюре К.Рихтера (19 в.) [см. 2. – С.46].
3 Троки, или совр.Тракай (новое название - с 1917 г.) – в 13-15 вв. – столица Великого Княжества Литовского, затем столицей становится Вильно, или совр. Вильнюс (новое название – с 1939 г.).
4 Известно, что К.И.Острожский имел поместья на Волыни, в Минском, Мозырском, Новогородском поветах, был фундатором храмов в Новогрудке (Новогородке?), Смолевичах, Турове [2. – С.46]. Его сын кн. К. К. Острожский владел землями в Подолии, Галиции, на Волыни, ему принадлежало несколько тысяч сел и до 300 городов [9. – Т.2. - С.259]. По сведениям современного белорусского исследователя Г.Я.Галенченко, кн.К.К.Острожский, хотя и умножил владения, которые ему достались по наследству, однако имел несколько более скромные масштабы владений: в 1603 г. ему принадлежало 59 городов и местечек, 857 сел, 111 фольварков, он владел землями почти 1/3 части Волыни, Киевского, Подольского, Русского воеводств, Беларуси и Малой Польши [2. – С.47].
5 Протоиерей Иоанн Мейендорф подчеркивает, что в 14-первой трети 15 вв. (до Флорентийской унии 1438-1439 гг.), когда между Москвой и Литвой шла борьба за преемство Киевской Руси, Церкви удалось сохранить свое единство благодаря наднациональному характеру, благодаря независимости Церкви от местных политических обстоятельств, благодаря также тому, что основная цель церковной идеологии была другая, чем местных литовских или московских политиков, эта цель была духовной, трансцендентной. Данный период был связан прежде всего с именем митрополита Киевского и всея Руси Киприана (болгарина по происхождению), жившего в Москве и посещавшего со своеобразными экуменическими визитами короля Ягеллу. Прот.Иоанн Мейендорф отмечает, что митрополит Киприан обеспечил укрепление бытия Православия на территории Литовской Руси, несмотря на то, что она была под польской католической короной. Богослов напомнил о том, что митрополит Киприан мечтал о созыве в Литве Вселенского собора для соединения Церквей [5. – С.42-44].
6 Король поручал кн.К.И.Острожскому разбор споров между русскими владельцами. Князь славился беспристрастностью и пользовался широким уважением единоплеменников. Литовские и польские летописцы единогласно дают о нем самые восторженные отзывы. Легат Пизон признавал в нем единственный недостаток – что он “схизматик” [14. – Т.2. - C.259].
7 Острожский, как и большинство влиятельных магнатов Великого княжества Литовского, был противником Люблинской унии 1589 г. Вместе с тем выступал за расширение политических и торговых связей с Польшей, Русским и другими государствами, особенно славянскими. Пытаясь усилить свои позиции в Речи Посполитой в конце 1580-х гг. в период межвластия поддерживал планы передачи великокняжеского престола в Вильно российскому царю Федору [2. – С.47], состоял в переписке с Борисом Годуновым.
8 Современный белорусский исследователь Е.К.Анищенко пишет о том, в 1774 г. полоцкий униатский архиепископ Ясон Смогоржевский добился от Рима подтверждения постановления 1624 г. о запрете униатам переходить в католичество. Защищал позиции униатской церкви от перевода верующих как в католичество, так и в православие [См.: 1].
9 Э.К.Суттнер пишет о многочисленных случаях в 16 веке вступления в унию отдельных греческих иерархов, богословов, должностных лиц, которое, правда, происходило в индивидуальном порядке и только pro foro interno (т.е. только в личном исповедании, никак не проявляя этого публично). При этом эти лица pro foro externo (публично) оставались на тех же должностях в своей прежней, не объединенной с Римом церкви. “Такие случаи были настолько часты, что ими нельзя пренебречь как несущественными исключениями”, - пишет Суттнер [10. - C.243].
10 Утопическая униональная идея кн.К.К.Острожского больше известна как программа всеобщей или универсальной унии [см. 6. – С.59-60,68-69]. Эта программа нашла известное отражение в постановлениях Брестского православного собора 1595 г. [см.3. – С.198].
11 Слово дипломатия произошло от греч. διπλομα, что означало сдвоенное, вместе сложенное. Существует однокоренное слово διπλος – двойной, удвоенный. Привлекло наше внимание и производное новогреческое слово διπλομανταλωνω – запирать на двойной запор, надежно запирать. В этом прочтении дипломатия может быть интерпретирована как дело защиты с удвоенной энергией и особой двойной бдительностью.
12 Известно решающее влияние князя К.К.Острожского на окончательное размежевание с идеей унии двух православных епископов: львовского Гедеона Балабана и перемышльского Михаила Копыстенского. Участие епископов в брестском православном соборе в 1596 г. укрепило его церковно-правовой статус [см.: 3. – С.204; 6. – С.С.63; 11. – С.40].
13 Одно из последних, относящихся к эпохе Острожского прославлений, является причисление Экзарха Константинопольского патриарха Никифора к лику местночтимых святых за мужественное стояние в вере православной и мученическую кончину (постановление Синода Белорусской Православной Церкви от 31 января 2002 г.).
1. Анiшчанка Я.К. Беларусь у часы Кацярыны II. – Мн.: “Веды”, 1988. 211 с.
2. Галенчанка Г.Я. Астрожскi Канстанцiн (Васiль) Канстанцiнавiч (1527-21.3.1608) // Мыслiцелi I асветнiкi Беларусi XI-XIX стст. Энцыклапедычны даведнiк. – Мн., 1995. –С.46-48.
3. Мартос Афанасий, архиеп. Беларусь в исторической государственной и церковной жизни. – Мн.: Издательство Белорусского Экзархата, 2000. –352с.
4. Мейендорф И., прот. Византийское богословие. Исторические тенденции и доктринальные темы / Перс с англ. В.Марутика. – Мн.: “Лучи Софии”, 2001. – 306 с.
5. Мейендорф И., прот. Духовное и культурное возрождение XIY века и судьбы Восточной Европы // Мейендорф И., прот. Православие и современный мир. – Мн.: “Лучи Софии”, 1995. – 111 с.
6. Падокшын С.А. Унiя. Дзяржаỹнасць. Культура (Фiласофска-гiстарычны аналiз). – Мн.: Беларуская навука, 1998. – 111с.
7. Советский энциклопедический словарь / Гл.ред.А.М.Прохоров. Изд.четвертое, исправленное и дополненое. М.:”Советская энциклопедия”, 1989.
8. Сочинения Андрея Курбского. Второе послание князю Константину Острожскому // Библиотека литературы Древней Руси: В 20 т. / Российская академия наук. Ин-т рус.лит. (Пушкин.дом); Под ред.Д.С.Лихачева. – СПб.: Наука. – Т.11. – 2001. – С.544-545.
9. Сумцов Н.Ф. Острожский Константин Константинович (1526-1608) // Христианство. Энциклопедический словарь: В 3 т. М.: Научное издательство “Большая Российская энциклопедия”, 1993-1995. – Т.2. – С.259.
10. Суттнер Э.К. Восточные церкви в унии с Римом (Различные способы понимания унии) // 400 лет Брестской церковной унии. 1596-1996. Критическая переоценка. Сборник материалов международного симпозиума. Неймеген, Голландия. – М.: Библейско-богословский институт св.апостола Андрея, 1998. – С.238-248.
11. Уния в документах: Сб./ сост.В.А.Теплова. – Мн.: “Лучи Софии”, 1997.
12. Флоровский Г., прот. Пути русского богословия /3-е изд. с предисловием прот.И.Иейендорфа и указат.имен. – К.: “Путь к истине”, 1991. – 600 с.
13. Храневич К.И. Острожская школа // Христианство. Энциклопедический словарь: В 3 т. М.: Научное издательство “Большая Российская энциклопедия”, 1993-1995. – Т.2. – С.259.
14. Христианство. Энциклопедический словарь: В 3 т. М.: Научное издательство “Большая Российская энциклопедия”, 1993-1995.
15. Чарота I. “Унiязнаỹства” - ад навукi, веры цi палiтыкi? // Праваслаỹе / Гал.рэд. прат.Георгiй Латушка. – Мн.-Беласток. – 2002. - №11. – С.131-148.
16. Ярушевич А. Ревнитель православия, кн. Константин Иванович Острожский и православная литовская Русь в его время. – Смоленск, 1897.
|
