КРИТИКА БОГОСЛОВСКИХ И ФИЛОСОФСКИХ ОСНОВАНИЙ НЕОМОДЕРНИЗМА
Модернизм — настоящее бедствие, которое сегодня более чем когда-либо разлагает христианство изнутри. По мнению папы Пия Х, это "рассадник всех ересей" и злейший враг, бывший когда-либо у Церкви. Этот злостный недуг поразил весь Запад, как протестантизм, так и католицизм, и есть все основания полагать, что в скором времени он может переброситься на Восточную Европу и на православие. Как в прошлом, так и в настоящее время он распространяется незаметно, так как его приверженцы в совершенстве владеют искусством скрывать свои намерения. Поэтому первое, с чего нужно начать, — это определить само понятие модернизма, познакомиться с его историей, доктриной, методами проникновения и тем, как можно всему этому противостоять.
ОПРЕДЕЛЕНИЕ
Не следует путать модернизм богословский — а именно он нас сейчас и интересует — с модернизмом философским, синонимом "современной философии", течением, берущим начало в философии просвещения. Впрочем, оба они недалеко отошли друг от друга. Философия просвещения считает человеческий разум мерилом, порядком всякой вещи, вне которого и выше которого ничего нет и власть которого простирается до пределов всего сущего. Уже из самого определения явствует, какое место отводится Богу — нужно, чтобы Его разум был низведен до уровня человеческого, вплоть до того, что сам человеческий разум становился предметом поклонения.
Богословский модернизм, со своей стороны, — и здесь его связь с другим модернизмом прослеживается как нельзя лучше — предполагает, что всякое знание или представление о вмешательстве сверхъестественного, божественного во временное пространство, в реальность является ненаучным и соотносится только c областью веры. Это утверждение неминуемо ведет к отрицанию возможности прямого и личного участия Господа в жизни созданного им мира, в частности, к отрицанию чудес и пророчеств.
Пропагандируя свои идеи, модернисты прибегают к распространению следующих утверждений: сферы веры и науки никоим образом не соприкасаются. В случае противоречий вера должна уступать науке. Кроме того, содержание веры должно постоянно обновляться по мере развития науки соответственно с требованиями исторического и общественного развития.
Уточним только, что вера представляется неким совершенно субъективным явлением, связанным с внутренней жизнью личности, в основном со сферой эмоционального, и хотя формально она и превозносится за "глубину", "красоту" и "величие", но в действительности считается, что она уходит корнями в область воображения или бессознательного, куда сфера Божиего влияния не распространяется. Наука, как правило, противопоставляется вере и считается сферой объективных знаний, чуждых вере.
Небезынтересно отметить, с другой стороны, что со времен возникновения философии постмодернизма, развенчавшей разум, который не оправдал возлагавшихся на него надежд (само собой разумеется, что речь идет только о человеческом разуме, так как никакого другого постмодернисты не признают), модернисты-теологи стали блефовать, утверждая сегодня одно (например то, что наука является непогрешимым продуктом разума), завтра другое (что разум бессилен определить что бы то ни было). Но как в первом, так и во втором случае вода льется на мельницу модернистов в их борьбе против апостольской веры, чтобы как можно глубже посеять сомнения в историчности Евангелий и божественности Спасителя.
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Для справки стоит напомнить, что у истоков модернизма — речь пойдет только о богословском модернизме — стояли Ренан (1823-1892) и Луази (1857-1940), представленные в настоящее время в католической энциклопедии "Thйo" — этой "Библии" модернистов — жертвами латинского империализма. В 19 веке это движение стало явно враждебным католической церкви. Именно против попыток модернизма просочиться в недра Церкви были направлены декрет папы Пия Х "Ламантабили" (4 июля 1907 г.), энциклика "Пасценди" (8 сентября 1907) и "Юрисюранди Формула" (Клятва против ошибок модернизма) (1910). Благодаря этим документам кризис не давал о себе знать вплоть до понтификата папы Пия XII. Ростки модернизма, сначала слабые, затем все более и более набирающие силу, стали проявляться вновь (хотя полностью, видимо, и не исчезали) и, прежде всего, в Германии, Голландии, Франции, Швейцарии.
Именно в Германии находится вотчина покойного Бультмана, властителя умов всей современной европейской экзегезы. Огромным успехом пользуется Древерман, который, представляясь противником так называемого историко-критического метода, излюбленного модернистами, на самом деле выражает его радикальные позиции, который посредством глубинной психологии пытается "оживить" Священное Писание. Знаменитостью является Вальтер Каспер, теолог, профессор Тюбингенского университета и епископ Роттенбургский и Штуттгартский одновременно, который без тени смущения заявляет в своей книге "Иисус, Христос": "Множество историй, донесенных до нас Евангелиями, должны рассматриваться как мифологические". (Цит.: сб. Vangelo e Storicita, под ред. Антонио Соччи, изд. Св. Альберта, с. 9). Ганс Кюнг, чье отношение к вопросам морали и нравов возбуждает толки и пересуды, считается признанным авторитетом. Несмотря на то, что в 1979 году он был лишен права заниматься преподавательской деятельностью, его назначили директором Института экуменический исследований в Тюбингене. Карл Ранер, неомодернист еще более радикального толка, чем "классические" модернисты, утверждает, что идея о сверхъестественной основе религии, отличной от человеческого сознания, не просто не имеет права на существование, но и лишена всякого смысла. И тем не менее, на Втором Ватиканском Соборе К.Ранер был одним из самых именитых экспертов. Невозможно перечислить всех приверженцев модернизма, они встречаются на каждом шагу, и каждый новый день в их полку прибывает.
СОДЕРЖАНИЕ ДОКТРИНЫ
Лучше всего было бы начать с краткого изложения принципов модернизма, как это было сделано папой Пием Х в его энциклике "Пасценди". Это позволит нам, во-первых, составить общее мнение о модернизме, а, во-вторых, убедиться, как незначительно он изменился вплоть до нашего времени.
Принципы модернизма по "Пасценди"
Сторонники модернизма утверждают, что предел человеческого разума лежит в области явлений, из чего вытекает, что разум не может возвыситься до Бога. С одной стороны, Бог не может быть непосредственным объектом науки (в роли объекта научного познания может выступать только ощущение человека о Боге), а, с другой стороны, Господь не может действовать в истории, Он не является историческим лицом. Религиозное может быть объяснено с помощью таких понятий, как субъективность, потребность, эволюция (т.е. "прогресс"), символизм. Все имманентно, или, употребляя термины адептов модернизма, все есть витальная имманентность.
Догмы, таким образом, объясняются потребностью божественного. Эта потребность под действием рассудка и исторической "эволюции" оформилась в то, что мы называем догмами, так что в них следует видеть всего лишь символы или инструменты. Сами догмы не могут оставаться застывшими, а должны видоизменяться под воздействием прогресса.
Точно также характером субъективности наделяется и личность Христа. Считается, что события жизни Христа, выходящие в область трансцендентного, были преображены верой. Так что речь идет о явлениях, которые по сути не историчны и не научны. Отсюда рождается противоречие между Господом веры и Господом науки и истории: вера и наука здесь, как и везде в доктрине модернизма, поначалу совершенно чужды друг другу. Впоследствии окольными путями наука берет верх над верой настолько, что той не остается ничего другого, как покориться. Немалая роль в интерпретации "событий" жизни Христа отводится также символизму. По той же модернистской доктрине, в Иисусе увидели Бога только постепенно, по истечении некоторого периода времени.
Книги Священного Писания, как Нового, так и Ветхого Завета (особенно Пятикнижие), рассматриваются в качестве собрания необыкновенных переживаний, дух которых сроден поэтическому вдохновению. Священное Писание, по мнению представителей модернизма, сформировалось не сразу, а путем прибавления отдельных фрагментов к краткому первоначальному повествованию, как результат "витальной эволюции", продиктованный потребностями разных эпох и развитием веры.
Даже история Церкви подверглась редакции сторонников модернизма, выявивших "потребности", которые могли появляться на пути с момента ее возникновения. По их мнению, эти потребности обусловили появление на свет документов, как то Священное Предание и другие. История Церкви составлялась также с учетом закона "эволюции", который утверждает, что прогресс есть равнодействующая сдерживающей консервативной силы, исходящей от верхов, и противостоящей ей прогрессивной силы, которая соответствует потребностям и отражается в индивидуальном и "витальном" сознании. Что касается Церкви, то, как считают модернисты, она родилась из потребности всех христиан исповедовать веру и иметь свою организацию в обществе. Это сведенное воедино индивидуальное сознание каждого христианина, берущее начало от первого верующего — Иисуса Христа (из чего органично вытекает, что религиозное сознание, а никак не Бог, является главенствующим в Церкви, и что Церковь должна подчиняться демократии).
Таинства рассматриваются в том же ключе. Они не более чем символы, и их действие ограничивается тем, что они подпитывают веру.
Модернистская доктрина отрицает сам факт существования истины. Коль скоро все, в конечном итоге, зиждется на "опыте", на ощущении (если не на символизме), то все религии истинны, так как эти основы присущи каждой из них. Необходимо добавить, что для модернистов истина научная и религиозная отнюдь не одно и то же. Поэтому модернисты "прощают" "огрехи" Священного Писания, говоря, что к его тексту не применимы критерии научности, историчности. Эволюция жизни, по их представлениям, оправдывает эти расхождения, так как "истина рациональная" отличается от "истины витальной". И, наконец, модернисты считают, что эти ошибки полезнее, чем научная истина, ибо они снискали доверие народа. (Для тех, кто верит в Божественное откровение, это означает то, что Бог обманывает, когда ему это выгодно...).
Из вышеизложенного можно заключить, что коль скоро имманентен принцип веры, то и сам Бог имманентен человеку; что коль скоро представления об объекте веры, в конечном счете, — символы, то и представления о божественной реальности абсолютно символичны. Из этого вытекает, что модернизм вплотную подошел к пантеизму и ему остался лишь шаг до атеизма. Добавим, что модернистская теория разрушительна для любой религии, потому, с ее подачи, у всех религий один источник и одна история.
КРИТИКА МОДЕРНИСТСКИХ ТЕОРИЙ
Когда модернисты отрицают сверхъестественное, особенно очевидным и в высшей степени нелогичным является тот факт, что, заявляя во всеуслышанье о необходимости принимать во внимание все без исключения данные, затрагивающие область религиозного опыта, они априори стоят на том, что сверхъестественное не может быть реальным. Таким образом, принимаются все доводы, кроме тех, что признают действительность существования сверхъестественного. Этот феномен был назван Бертраном Рикенбахером в протестантском журнале "Сопротивляться и созидать" (октябрь, 1999) термином "критическая парадигма".
Второй принцип приверженцев модернизма, приведенный Б.Рикенбахером, заключается в поиске исторической истины путем установления первоначального смысла текстов и, я бы сказала, всех догматов веры. По мнению Б. Рикенбахера, концепция анализа текстов Священного Писания, исходя из символизма или прозелитических нужд, а я бы добавила, из влияния европейского языческого окружения, весьма удобна в особенности тем, кому выгодно отрицать историчность Божественного вмешательства. Благодаря этому методу не только Священное Писание, но и все догматы, таинства, Предание, богослужебная практика лишаются своего сакрального смысла и низводятся до выражения простонародной религиозности, результата социально-исторической эволюции, одним словом, обмирщаются до такой степени, что Богу там просто не остается места. И коль скоро трансцендентное отрицается в принципе, то его не может быть и в искомом первоначальном смысле.
Следствием (или причиной) этой теории может выступить утверждение, что существует два уровня восприятия религии: уровень простых людей и уровень посвященных и просвещенных, знающих, что скрыто за всеми этими "символами" и "мифами".
Многим, не без основания, модернизм представляется конструкцией от ума, собранием измышлений для большеголовых интеллигентов. Создается впечатление, что вся эта свистопляска предназначена для того, чтобы разделить веру и разум, не допустить вторжения разума в область веры. Именно такая тактика пользуется успехом у этих разрушителей религии. По их мнению, вера должна основываться на сфере ощущений (чувств) и опыте (внутреннем опыте, конечно), а наука к этому не должна иметь никакого отношения. Под наукой, без всякого сомнения, следует понимать разум и интеллект. Мы можем, и даже должны взять разум на вооружение в вопросах религии, тогда как вере надлежит быть ограниченной областью ощущений (чувств) и личного опыта. Хотя вера, опирающаяся только на эти качества, без труда может стать заложницей эмоций, настроений, заблуждений. Господь дал нам разум для того, чтобы им пользоваться. В Евангелии Спаситель достаточно часто и сурово упрекает своих учеников в нежелании размышлять, тем самым, давая нам четкое руководство в отношении этого вопроса.
Знание отнюдь не подрывает религию, а наоборот, утверждает ее. Подорвать ее может знание ложное и лживое, такое, например, которое проповедуют модернисты. Вот почему христиане истинные должны быть более образованными, чем лжехристиане.
КАК МОДЕРНИСТЫ ОБЪЯСНЯЮТ ПРИСУТСТВИЕ СВЕРХЪЕСТВЕСТВЕННОГО
Само собой разумеется, большое место отводится воображению, пойдет ли речь об истерии, свойственной народу или, того лучше, женской истерии (на чем делается особый акцент в "легенде" о Воскресении); о потребности чуда — характерной черте ребяческого возраста цивилизации в эпоху земной жизни Христа или об изобретательности первых христианских общин, испытывавших особую потребность обожествить Иисуса ... Открыты и другие пути измышлений, от самых простых, например, о том, что необходимость уверовать в Боговоплощение родилась из социально-исторических условий, а именно из притеснений римлян и мессианских настроений, до более сложных, — Formgeschichte (история формы) и Redaktoiongeschichte (история редакции), смысл которых заключается в том, что тексты Священного Писания сохранились лишь во фрагментах, собранных затем воедино наподобие конструктора, причем так, что новое положение фрагментов не соответствует первоначальному положению. Ничуть не смущаясь, наши экзегеты от модернизма позволяют себе утверждать, что описание чудес, а также фактов земной жизни Христа были заимствованы из раввинских проповедей и других еврейских источников, не без ложной скромности названных "межъевангельской литературой", умалчивая о том, что все эти источники значительно моложе самих Евангелий.
Весьма важным представляется вопрос о датировке Евангелий. Искусным маневром удалось возвести в разряд догм предположение, что Евангелия были написаны после 70-го года, т.е. после разрушения Иерусалима, и, соответственно, после ухода из жизни всех современников Христа — свидетелей его земной жизни. Такая датировка Евангелия очень удобна, так как она, во-первых, отпускает время, необходимое для создания мифов (какими бы они ни были), во-вторых, позволяет избавиться от людей-очевидцев, которые могли бы опротестовать ошибки и обман. Наши изобретатели на этом не останавливаются. Совершенно упуская из вида, что иудеи и первые христиане ненавидели язычество и, в особенности, языческих богов, они, ничтоже сумняшеся, утверждают, что корни Священного Писания нужно искать в языческой литературе. За неимением источников их можно выдумать. Так, все эти экзегеты (и не только модернисты) совершенно убеждены в существовании некоего источника Q (аббревиатура от Qvelle (нем.) — источник — прим. пер.), которого никто и никогда в глаза не видел и который изобрели, чтобы объяснять сходство между Евангелиями, так как то, что причина этого сходства лежит в истинности описываемых событий, категорически не принимается. Что касается вопроса о догматах веры, то самые невероятные вымыслы хороши, если они позволяют утверждать, что в Священном Писании о них нет и речи. Согласно другой очень популярной сейчас теории, те места Священного Писания, где непосредственно упоминается о догматах, были добавлены позже, и очень часто по инициативе Церкви, пораженной недугом имперских настроений.
Таинства и литургию постигла та же участь — их возникновение объясняется долгими историческими преобразованиями, ради чего в ход идут искажение и подтасовка текстов, гностики объявляются Отцами Церкви, апокрифы используются в качестве канонических текстов. Что же касается власти церковной иерархии и Церкви в целом, то ни для кого не секрет, что их считают производными от таких составляющих, как политическая сила, воля к власти и чистейшей воды авторитаризм, которым, в свою очередь, очень удобно прятать свое истинное лицо за мнимым правом воплощать Бога на земле. Подобного рода обвинения открыто высказываются в адрес Папы, когда он в очередной раз призывает к соблюдению моральных норм, в частности, когда речь заходит о запрете абортов.
Нам же следует поговорить еще об одном вопросе, — об Истине. Ответ на этот вопрос напрямую связан с признанием реальности Истины, Бога, сказавшего о Себе: "Я есть Истина" (Ин. 14.6). Очевидно, что для модернистов Истина не существует, и чтобы подтвердить это, далеко ходить не надо. Истину можно приравнять к подлинности, что и было предпринято модернистами на Втором Ватиканском соборе, когда они пытались провести текст, в котором Евангелия объявлялись "истинными и подлинными". Но Папа Павел VI поставил все на свои места, настояв на формулировке, где утверждалась полная историчность Евангелий. Начиная с этого момента, во множестве стали появляться тексты, объясняющие, что единой историчности не существует, что история субъективна. Для подтверждения этого тезиса ссылались на эволюцию языка, в результате чего христиане с изумлением узнали, что слово "Воскресение" и выражение "третий день" имели во времена Иисуса иной смысл, нежели сейчас. Наши экзегеты также стали на позицию, что истина, какой бы она ни была, всегда остается недоступной, и поэтому главное, — иметь веру — каково?! Теологи подобного пошиба совершенно не отдают себе отчет в том, что в очередной раз пилят сук, на котором сидят: ведь если человек в действительности не способен владеть каким бы то ни было знанием, то совершенно непонятно, почему и как его можно чему-то научить, в чем-то убедить. Лучшее, что им стоило бы сделать, чтобы полностью не противоречить себе — это замолчать. (Коль скоро истины не существует, то как в таком случае можно убеждать в истинности своих воззрений? Здесь мы сталкиваемся с бесконечными, как сказка про белого бычка, софизмами).
ОПАСНОСТЬ МОДЕРНИЗМА
Расцвет модернизма сегодня грозит огромной опасностью, с которой Церковь столкнется завтра. В настоящее время церкви пустеют, семинарии закрываются, священники слагают с себя духовный сан, к таинством год от года прибегает все меньшее и меньшее число людей (* Речь идет о Западной Европе и США — прим. пер.). Цифры, описывающее современное положение дел, удручают.
К примеру, статистические данные по Франции: в 1990 г. 84,1% населения страны было крещеным, в 1996 г. — только 58%. В церковь относительно регулярно ходили в 1948 г. — 37%, в 1958 — 35%, в 1968 — 25%, в 1988 г. — 13% французов. Quid (ежегодно переиздаваемая французская энциклопедия, составленная в форме вопросов и ответов — прим. пер.), откуда взяты эти данные, приводя цифры за 1994 г. сообщает, что 5% французов ходили в церковь регулярно; 15 — достаточно регулярно; 31% — не регулярно; 47 не ходили вообще; 1% — воздержались от ответа. Что касается заключения церковных браков, то в 1980 г. венчалось 65% пар, тогда как в 1996 — только 50,5%. Цифры, касающиеся хиротоний, говорят сами за себя. Число лиц, принявших духовный сан доходило до 1000 в год в послевоенный период (до 1951 г.), в 1960 г. это число сократилось до 595, в 1970 г. — 285, в 1980 — 111. В настоящее время в год совершается около 120 рукоположений. Нужно отметить, что среди священников, недавно принявших сан, большинство — традиционалисты, и что параллельно этой тенденции участились случаи "отступничества", т.е. сложения священником своего духовного сана. Число священников во Франции было: в 1978 г. — 40300, в 1980 г. — 38676, в 1985 — только 36203, в 1992 — всего лишь 32267. Остается привести цифры, призванные поразить воображение: из 79% католического населения Франции 66% — верующие, а это значит, что среди 27% французов, которые считают себя неверующими, 14% — католики. Действительно, у некоторых людей вера настолько выхолощена, что остается лишь традиция, привычка причислять себя к католикам, что красноречиво свидетельствует о состоянии религиозной культуры в наши дни.
Несмотря на то, что цифры говорят о настоящей катастрофе, все подается таким образом, чтобы никому и в голову не пришло посмотреть правде в глаза, придавать этому большое значение. Вот почему нужно открыто говорить о пагубных последствиях модернизма, и скрывать это преступно.
ПРОТИВОДЕЙСТВИЕ МОДЕРНИЗМУ
Как знать, может, нас спасет то, что малые и сирые, женщины и дети — те, кому благоволит Господь — не представляют ни малейшего интереса для лжеученых богословов и псевдосильных мира сего. "Славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что ты утаил сие от мудрых и разумных и отрыл то младенцам" (Мф. 11,25). Как не признать того факта, что миряне последовательнее и отважнее выступают против церковных нестроений, чем люди духовного звания, что очень часто дети приводят к вере своих родителей, что столпами христианства, хочешь того или нет, являются женщины, воспитывающие своих детей и составляющие большинство молящихся в храме. В особенности это касается тех чудесных бабушек, которые в условиях коммунистических репрессий сумели тайно, но стойко хранить веру и передать ее своим детям. Не женщина ли, никем не примеченная на своей родине, была самым великим, совершенным, прекрасным созданием Божиим? "Не плотников ли Он сын? Не Его ли Мать называется Мария?..." (Мф. 13,55).
Возникновение реакции против модернизма было, по-видимому, неизбежно. Самой известной и знаменитой была и остается оппозиция Монсеньера Лефевра и его последователей.
Несогласие окончательно оформилось с введением нового Ordo Missoe — нового богослужебного устава, согласно которому церковные службы не могли совершаться на латинском языке, упразднялось григорианское пение, а множество ритуалов и обрядов (например, коленопреклонение, порядок причащение верующих) были видоизменены или упразднены. Это и было той каплей, которая переполнила чашу терпения. Последовал разрыв с Римом. От этого движения, в свою очередь, стали откалываться те, кто находил традиционализм Монсеньера Лефевра недостаточным.
Во всей этой истории в высшей степени прискорбным является именно факт "схизмы" с Римом. Это дало возможность модернистам представить последователей Монсеньера Лефевра в глазах католиков разных направлений, особенно тех, кто симпатизирует традиционалистам, как еретиков-раскольников. Такого выпада они себе никогда бы не позволили ни в адрес какой-либо другой религиозной конфессии, ни в адрес тех мнимых католиков, чьи церковные службы хулят Бога, чьи еретические взгляды и проповеди, наверное, вызвали бы неприятие даже у язычников дохристианского мира.
Как раз во время радикального разрыва с Римской Церковью (которую лефевристы стали называть соборной или постсоборной) от этого течения отмежевалась некоторая группа верующих, в настоящее время известная как "движение индульта" (по названию папского документа, дающего какую-либо привилегию — прим. пер.). В данном случае речь идет о разрешении Папы совершать богослужения по старинному обряду (так называемому обряду св. Пия V), если на это дается согласие местного епископа (хотя не все епископы идут на это охотно). Таким образом, во многих местах во Франции и Италии стали возникать очень активные общины сугубо традиционной ориентации, находящиеся сейчас в непростой ситуации. С одной стороны, им приходится испытывать на себе гонения модернистов, с другой стороны, они пытаются во что бы то ни стало сохранить верность и сыновнее послушание Папе и церковной иерархии. Самые известные из этих общин — это монастырь в Барри, братство ап. Павла, Духовный институт Христа — Царя и Верховного Священника, множество бенедиктинских аббатств, например, в Фонгомбо, доминиканское братство св. Винцента Феррье, Институт святого Креста в Риомонте, монастырь регулярных канонников Богородицы (Opus Marie). Множество таких общин находится в США. Так что этот список далеко не полный.
Независимо от всех этих организованных движений существует огромное количество верующих, сопротивление которых анонимно и лишено какой бы то ни было демонстративности. Несмотря на град насмешек и обидных эпитетов, таких как "традиционалисты" (что считается оскорблением), "интегристы" (христианские интегристы суть одно и тоже, что мусульманские), "фундаменталисты", эти люди спокойно продолжают постигать истины веры, продолжают принимать причастие на коленях, по-прежнему возвышают голос протеста даже тогда, когда он звучит в полной тишине. После выхода в свет моей книги (Мари-Кристин Черути-Сандрие, "Евангелия — это репортажи", изд. Теки, 1997 г. — прим. пер.) я получила множество писем от таких героев, и даже исповедников, в которых говорится об их сражениях, страданиях, унижениях, но также и о победах. Мне писали и пишут до сих пор люди всех сословий, всех возрастов, священники и миряне, горожане и деревенские жители со всех уголков Франции, Канады, Бельгии, Швеции.
Среди тех, кто не боится во весь голос заявить о своем несогласии с настоящим положением дел, есть и выдающиеся люди, такие как Мишель де Сен-Пьер, Марк Дем и, пожалуй, самый значительный из них — Андре Фроссар, с его ежедневными заметками в Фигаро, его бестселлерами, телеинтервью, с его юмором и обезоруживающим остроумием.
Кроме того, есть немало ученых, выступающих в защиту веры. Это Карминьяк, Тресмонтан, О'Каллаган, Фестюжьер, а также ученые-протестанты, например, Тид и даже неверующие ученые, как-то г-жа Жено-Бисмут, которые утверждают историчность Евангелий. Есть все основания предполагать, что это только верхушка айсберга, и что самой глыбы просто не видно из-за того, что верующим-немодернистам не дают слова, их не признают, их подвергают гонениям.
СПОСОБЫ ЗАЩИТЫ
Первый, самый важный и самый эффективный способ — это молитва (для модернистов — это пустой звук, так как в действенную силу молитвы они, по сути, не верят).
Перейдем к другому способу защиты, гораздо более земному, но ничуть не менее важному. Речь пойдет о знаниях. "Нужно, — как говорит один мой друг, — быть гораздо более образованнее их". Нужно овладевать знаниями и щедро ими делиться. Очень часто модернисты даже превозносят невежество, благодаря которому они чувствуют себя хозяевами положения, утверждая, что только добродетель имеет значение. Многие попадаются на эту уловку, забывая о том, что первая из добродетелей — Истина, что последние наставления Иисуса Христа перед его Вознесением, о чем повествуют Евангелия от Матфея и Луки, состояли именно в требовании проповеди и просвещения всем народам. Допустимо ли чтобы христиане не вняли великому наказу своего Учителя, повелевшему им крестить и учить?
"Я есмь путь, истина и жизнь" (Ин. 14,6) — говорил Он, так что другого пути, другой истины, другой жизни не дано.
"Я на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине" (Ин. 18,37).
|
