Мысли о католичестве в трудах
Владимира Соловьева и о. Александра Меня.
Довольно странно, по-видимому, видеть в названии рядом имена столь разных людей, как Владимир Соловьев и о.Александр Мень. Хотя, наверное, трудно припомнить иных православных, которые подвергались бы столь резкой критике со стороны своих братьев по вере. Но остановимся на одном вопросе, который волновал обоих: это отношение к католичеству.
О. Александр Мень верил, что лучшее время Православия, как и лучшее время Вселенского Христианства, — впереди, а не позади. Но своя иерархия в трудном положении, в среде клира немало недостойных, а верующий народ всегда нуждается в наставлении, и в принципе нет ничего недопустимого для православного христианина с определенным вниманием прислушиваться к учительному слову, исходящему от активно действующей иерархии на Западе. Последняя не потеряла апостольского преемства и многое совершила за прошедшее столетие для восстановления авторитета всей Западной Церкви в целом, подорванного и историческими грехами самих христиан, и мощной антихристианской деятельностью.
Отметим, что о. Александр говорит только о том, чтобы «прислушиваться» к исходящим из Рима документам, но не более того.
О. Александр не раз и настойчиво высказывал свое продуманное и зрелое мнение: подходы, методы, рекомендации западных иерархов делаются, прежде всего, для западных же христиан, прошедших вполне определенную вероучительную подготовку, воспринявших определенную внутрицерковную культуру и живущих в рамках сложившегося церковного распорядка согласно католической дисциплине. II Ватиканский Собор это констатировал столь же ясно: «Не всегда будет уместно принятые в одном народе формы пересаживать без рассуждений в другие» (Декрет «Об апостольстве мирян», 19). На Востоке — иное чувство церковности и, соответственно, иное восприятие того, что исходит от иерархов и адресуется верующему народу. Поэтому и документы, исходящие из Рима, воспринимаются наиболее внимательными из православных как ценные и важные, но не как бесспорные.
Христианин, писал Мень в своем личном кредо, «остерегается авторитаризма и патернализма, которые коренятся не в духе веры, а в чертах, присущих падшей человеческой природе» [3, с. 28]. Отвергать авторитаризм — не значит отвергать дисциплину и порядок. Они нужны во всяком человеческом сообществе, и мы свободно, с пониманием и по совести принимаем их. Именно в этом смысле, прежде всего и нужен Западной Церкви Папа, считал Мень, — как социологически понятый и необходимый центр Церкви организованной, дисциплинированной, с большой армией богословов, ученых и миссионеров. Но для православного христианина, находящегося вне католических структур, слово Папы важно в той мере, в какой в нем звучит слово Христово. Ибо на первом месте в Церкви — Христос, Дух Божий, Евангелие. Христос для того и создал Церковь, чтобы через нее остаться в мире и действовать. Все христиане посвящены Богу и служению Христову независимо от сана и ранга, а функциональные различия между служениями уже вторичны. И если иерарх или группа иерархов принимает постановление или решение, не соответствующее духу Евангелия, «оно автоматически теряет свою силу, оно теряет свою внутреннюю благодарность, потому что оно не есть слово Христово, сказанное через пастыря или архипастыря — кого угодно. Это уже только их слово» [2, с.65].
И все же есть у о. Александра Меня слова, которые наводят на мысль о том, что он готов был увидеть в Папе нечто большее, чем просто организационный центр: «если верят католики, что Бог действует через преемника Петра как главы апостолов, то Он так и действует» [2, с.66].
Но у о. Меня оставлен без внимания вопрос об «ex cathedra»; вместо разбора этого вопроса выражена общая неудовлетворенность теми вероучительными определениями, в которых католики представили свое понимание роли Папы, и прозвучала надежда, что будут сделаны шаги в сторону выработки форм, более приемлемых для Православия.
Стать экуменически мыслящими и жить по Евангелию — эти слова относятся к ключевым в наследии о. Александра Меня. Экуменическим итогам II Ватиканского Собора он придавал основное значение. Долг всех экуменически мыслящих христиан молиться и трудиться для наступления такого времени, когда слова «католический» (кафолический, вселенский) и «православный» станут, как издревле, нераздельными (подобно словам «христианская Церковь»). О. Александр указывал, что Поместный Собор Русской Православной Церкви 1917 – 18 гг. во многом затрагивал те вопросы, которые поднимались и решались полвека спустя в Ватикане.
Факт взаимопонимания апостольского происхождения иерархии и реальности совершаемых таинств у католиков и православных есть признание на деле подлинного единства Церкви.*5, с.109]
На протяжении веков в церквах Востока и Запада сложились собственные традиции и взгляды. Может ли одна Церковь, не разделяя взгляды другой, считать их еретическими? Ересью, т.е. учением, противоречащим основам христианства, называется доктрина, обсужденная и отвергнутая одним из Вселенских Соборов. Если такой соборной оценки не было, спорное учение является «богословским мнением» (теологуменом), т.е. не общеобязательным для всех христиан.
Особенности католических «теологуменов» не таковы, чтобы быть причиной абсолютного взаимонепонимания Востока и Запада: а) учение о Деве Марии(нет соборных постановлений, которые принуждали бы православных считать, что Божья Матерь находилась под проклятием первородного греха); б) учение о чистилище имеет свой аналог в православном понятии «мытарств»; в) вставка «Филиокве» не признается католиками обязательной; восточные Отцы (свв. Афанасий, Василий Великий, Григорий Нисский, Епифаний, Максим Исповедник) толковали идею Филиокве в свете Ин (15,26), (20,22), т.е. как «от Отца через Сына»; г) что же касается юрисдикционного и вероучительного служения первоиерарха Западной Церкви, то его богословский смысл продолжает раскрываться и уточняться, приближаясь к форме, приемлемой для православного сознания [5,с.110].
Имеют ли православные «экуменического духа» основание прислушиваться к авторитетным установкам, выработанным в Западной Церкви, в частности к решениям Ватикана II? Подобного рода возможность подкрепляется: а) верой в сущностное единство Вселенской Церкви, б) временной неполнотой соответствующей «учительной» и «икономической» ориентации (в виде пастырских посланий и соборных постановлений, исходящих от восточной иерархии), неполнотой, обусловленной местными и историческими причинами и в) высоким богословским уровнем и широтой затронутых вопросов в западной церковной документации. В то же время признание ценности этой документации не препятствует лицам, изучающим ее, оставаться верными сынами Восточно – кафолической Церкви [5,с.110].
«Западная Церковь живет и действует, действует настолько смело и решительно, что не боится вводить свой корабль в самые узкие проливы, проводить его над самыми острыми камнями, вызывая самые резкие сотрясения своего корабля; только корабль, управляемый надежным кормчим, способен проходить через такие проливы»[2, с.58]. Этим он воздал должное всему, что было сделано католиками ХХ века для развития вверенных им духовных даров. И это сказал человек, который не упускал при случае напомнить слова Вячеслава Иванова о «пыли веков», осевшей на католичестве.
О. Александр специально никогда не писал обширных богословских работ по материалам Собора, но как служитель слова и библеист внимательно отнесся к конституции «О Божественном откровении», оценив положительно наметившуюся в ней тенденцию возврата к древнему Преданию в вопросах боговдохновенности Писания и общую установку на то, чтобы Библия действительно была опорой богословия, пастырства, катехизации и молитвенно – литургической жизни. Кроме того, в постановлении «Об экуменизме», в декрете «Об апостольстве мирян» и в ряде других документов выражены идеи, весьма созвучные тому, что не раз повторял о. Александр.
II Ватиканский Собор привлекал симпатии и внимание о. Александра Меня не только своей смелостью и решительностью в постановке и решении многих проблем церковной жизни, борьбой за подлинную свободу духа в Церкви, но и своими основными принципами: во-первых, исторические грехи христиан Востока и Запада должны перестать быть решающими для формирования наших отношений в будущем — от них нужно освободиться через покаяние каждой из сторон и взаимное прощение; во-вторых, христиане должны стать открытыми ко всем проблемам современного мира и Церкви и, в-третьих, общей установкой на то, чтобы сочетать в церковной жизни единство и разнообразие.
Православный, как и католик, убежден, подчеркивал Мень, в непреходящем значении иерархического принципа в Церкви. И оценивая результаты II Ватиканского Собора, он исходил из принципа органического единства, евхаристичности и иерархичности Церкви, делая больший акцент на, прежде всего евхаристической природе единства Церкви и сравнительно меньше и реже говоря о роли иерархии.
Но было бы неверно не дать слово критикам взглядов о. Александра. Одним из самых ярких оппонентов является диакон Андрей Кураев. Отношение о. Александра к католичеству, понимаемому как нечто более современное, западно – цивилизованное и демократичное, нежели Православие, было очевидно пристрастным. Каждый раз, когда в своих беседах и лекциях он касался расхождений между Православием и католичеством, он неизменно поддерживал католиков. Так, в его беседах на «Символ веры» утверждается, что единство Церкви было разорвано византийскими императорами: папы, защищая от них независимость своих епархий, прервали отношения с Константинополем [4,с.143]. Ясно, что позиция, занятая им, однозначно католическая. Если мы захотим определить конфессиональную позицию писателя Александра Меня, то вывод будет определенный: униат, то есть католик, исповедующий католическую доктрину и при этом ценящий православный обряд. Также по мягкому замечанию протоиерея Иоанна Мейендорфа, «о. Александр приобрел несколько идеализированный взгляд на католичество»." [1,с.97 – 99]. Таков взгляд Андрея Кураева, но, чтобы создать объективную картину, необходимо учитывать и его мнение, хотя оно и не бесспорно.
Перейдем к размышлениям о Владимире Соловьеве. Попытаемся проследить эволюцию взглядов В.Соловьева на Католическую церковь от подчас беспощадного ее осуждения к признанию, которое он сделал в 1896 г. католическому священнику восточного обряда, отцу Николаю Толстому, во время причащения Святых Христовых Тайн: «Я принадлежу к истинной Православной Церкви, ибо именно для того, чтобы в неповрежденности исповедовать истинное православие, не будучи латинином, я признаю Рим центром вселенского христианства» [9, с.1].
Так, с точки зрения В.Соловьева, общая жизнь западных народов в средние века всецело определялась известным религиозным воззрением, именно христианством в той форме, какую оно получило в римско – католической Церкви.
Причем нужно заметить, что если форма католической Церкви, в которую облекается содержание христианской веры, подвергается критике, то сама суть веры, исповедуемой на Западе большинством, не оспаривается: христианское мировоззрение, проистекающее из этой веры, давало высшие цели для воли, идеальные нормы для деятельности, определяло всю нравственную жизнь; оно же бесспорно имело определяющее значение и для жизни общественной.
Из совокупности текстов, входящих в «Софию», следует, что для Соловьева единственная истинная Церковь, одухотворенная подлинным Христианским духом, — это Церковь восточная. В соответствии с содержанием работы «София. Начала вселенского учения» видно, что в 1876 году для Соловьева римско – католическая Церковь, целиком сведенная к своей «внешней» форме, не может играть никакой положительной роли в земном воплощении «всеединства»: она в состоянии выражать лишь «искаженное» христианство. Отрицание римско – католической Церкви усиливается в работах 1877 – 1881 годов под влиянием славянофилов, враждебно относящихся к католичеству. Соловьев выступает с «Чтениями о Богочеловечестве», пишет докторскую диссертацию «Критика отвлеченных начал» (1877 – 1880).
В «Критике отвлеченных начал» римско – католическая Церковь по-прежнему сведена к своей форме и символу, то есть папству. По мысли Соловьева, она представляет собой «полнейшее историческое выражение» «отвлеченного клерикализма». Поэтому ей нет места в «великом синтезе» «свободной теократии», которая должна строиться на начале всеединства или соборной общинности: «осуществление божественного начала в обществе человеческом должно быть свободно и сознательно, а не основываться на внешнем авторитете и слепой вере, как того требует исключительный клерикализм». Так отождествленная с отвлеченным клерикализмом западная католическая Церковь остается непричастной к системе истинного знания, которая определяется Соловьевым как «сущее всеединое» *6, с.63].
Как хороший диалектик Соловьев предвидит для Запада врата спасения в отказе от «исключительного самоутверждения» «человеческих природных сил», или в «самоотрицании», которое «приводит к свободному воссоединению с божественным началом».
Далее перечислены наиболее серьезные недостатки католичества. Оно обвиняется в консерватизме, обскурантизме («ведет упорную борьбу против умственного и социального прогресса»), насилии («оно употребляло насилие против врагов христианства») и формализме («оно стремилось создать внешние земные формы и формулы для духовных божественных предметов»).
И все же Соловьев признавал, что защитники католичества «справедливо» упрекают современную культуру в отказе «от христианства и религиозных начал в пользу стремления к материальному благосостоянию и богатству». Теперь Соловьев предлагает читателю понять, что и в католичестве, — если смотреть «беспристрастно», — есть «правда Божья, хотя и в несоответствующей одежде».
Надо обратить внимание на то, что если римско – католическая Церковь уже во всеуслышанье признается у Соловьева «духовным обществом», то определяется она все же по-прежнему — как авторитарная форма правления. Он не видит в ней главного: построенная на отношениях господства и подчинения римско – католическая Церковь не стала для него обществом, основанным на любви и свободе, внутри которого «все может быть связано внутренней гармонической связью, ничто не должно быть подавлено и уничтожено. В католичестве же внешнее единство является не как результат, а как основание и вместе как цель *6, с.66 – 67].
Для Соловьева «часть Церкви, предводимая римскою иерархиею», не была способна к «внутреннему принятию Христа». Она удовлетворилась тем, что приняла его заповеди буквально — как внешний и обязательный закон и поняла спасение как «внешний факт». Это вызвало законную реакцию протестантизма. Католичество хотело подчинить внешний мир Христу силой, и тем самым оно не выдержало третьего искушения, искушения религиозной властью. Тут сказалось неверие в силу Христовой истины со стороны римского католичества; зародыш этого неверия явно обнаружится в дальнейшем ходе западной истории. Ведь показало же католичество себя бессильным по отношению к протестантизму и рационализму, возникшему для того, чтобы устоять перед искушением умственной гордыни, а в последствии — и материализма.
На взгляд Соловьева, Восток («то есть Византия и воспринимавшие византийскую культуру народы с Россией во главе») «не подпал трем искушениям злого начала, — он сохранил истину Христову; но, храня ее в душе своих народов, Восточная Церковь не осуществила ее во внешней действительности, не дала ей реального выражения, не создала христианской культуры, как Запад создал культуру антихристианскую». Соответственно «христианская истина, искаженная и потом отвергнутая человеком западным, оставалась несовершенною в человеке восточном».
Так, возвращаясь к выводам «Чтения первого» о законе разделения исторического труда и положительном значении западного развития, Соловьев приходит к мысли, что распадение христианского мира на две половины соответствует «закону развития» и необходимо для «роста тела Христова». «Восток всеми силами своего духа привязывается к божественному», а «Запад употребляет всю свою энергию на развитие человеческого начала». Они представляют собой два исторических направления, которые «не только не исключают друг друга, но совершенно необходимы друг для друга и для полноты возраста Христова во всем человечестве». Перемены в отношении Соловьева к римско – католической Церкви налицо.
Однако, в 1881 году два «направления», с его точки зрения, имеют весьма различный вес: «В истории христианства представительницею неподвижной божественной основы в человечестве является Церковь Восточная». Она находится в центре круга, — если продолжить образ Соловьева, — в то время как «мир Западный», который становится «представителем человеческого начала», расположен на периферии *6, с.69 – 70].
Основные недостатки влияния «латинства» Соловьев видит в том, что русская Церковь «уклонилась от своего общественного призвания» одухотворять общество, оставаясь как «учащая церковь» в «умственном бесплодии». Православные богословы только «повторяли положения и аргументы той самой католической теологии, которая уже явно оказалась несостоятельной...»
Иерархии русской Церкви вернуться к преданию истины будет «легче, чем иерархии западной». Восточная иерархия «отклонилась в своей деятельности от духа Христова, но не восстала против него сознательно и не поставила себя на место Христа», как это случилось при установлении папства *6, с.71 – 72].
Несколько лет спустя Соловьев будет открыто исповедовать свою православно – католическую веру в книге «Россия и Вселенская Церковь» (1888 – 1889). Апостольский престол в Риме станет для него «чудотворной иконой вселенского христианства». «Как член истинной и досточтимой православной восточной или греко – российской Церкви, говорящей не устами антиканонического синода и не через посредство чиновников светской власти, но голосом великих Отцов и Учителей своих, я признаю верховным судьей в деле религии того, кого признали таковым святой Ириней, святой Дионисий Великий, святой Афанасий Великий, святой Иоанн Златоуст, святой Кирилл, святой Флавиан, блаженный Феодорит, святой Максим Исповедник, святой Феодорит Студит, святой Игнатий и т.д., — а именно апостола Петра, живущего в своих преемниках и не напрасно слышавшего слова Господа «ты Петр, и на этом камне Я создам Церковь мою. — Утверди братьев твоих. — Паси овец моих, паси агнцев моих» [8, с.73].
«Явная невозможность найти или создать на Востоке центр единства для Вселенской Церкви, обязывает нас искать его в другом месте. Прежде всего мы должны осознать себя тем, что мы есть на самом деле, а именно — органической частью великого органического тела, и признать нашу тесную солидарность с братьями на Западе, обладающими центральным органом, недостающим нам. Этот моральный акт, акт справедливости и любви, был бы уже сам по себе огромным шагом вперед для нас и необходимым условием всякого дальнейшего прогресса» [8, с.168 – 169].
«Торжественное признание верховной власти папы на Халкидонском соборе увенчано было посланием восточных епископов, обращенных к Льву. И чтобы отвергнуть как хищение и заблуждение первенство власти и учительного авторитета римского престола, надо обвинить в ереси вселенский собор в Халкидоне и всю православную Церковь пятого века» [8,с.297].
«Несомненно одно: католическое учение о церковной власти — право оно или нет — во всяком случае не принадлежит к числу ересей, осужденных Вселенскою Церковью» [7, с.30].
Понятно, что позиция Владимира Соловьева не всегда вызывала лишь восторги даже у его соратников, тем более, как выяснилось, отношение к католичеству менялось в разные периоды творчества мыслителя. Но можно лишь добавить, что наследие, оставленное нам Владимиром Соловьевым настолько ценно как для православия, так и для католичества, что критика его цитат отдельными авторами не является столь сокрушающей. По-моему, все эти слова без особых оговорок можно отнести и к личности о. Александра Меня.
Литература:
1. Кураев А., диакон. Александр Мень: потерявшийся миссионер // О богословии протоиерея Александра Меня. – Житомир: Ника, 1999. – 104с.
2. Мень А. Домашние беседы о Христе и Церкви. М.: Яхтсмен, 1995.
3. Мень А. Культура и духовное восхождение. М.: Искусство, 1992.
4. Мень А. Радостная весть. — М.,1991. С.285.
5. Мень А. Экклезиологические тезисы //Теология.№2,1995.С.108 – 112.
6. Пруайяр де Ж. Владимир Соловьев о Римско – католической Церкви // Новая Европа. №2,1993. С.59 – 78.
7. Соловьев В.С. Догматическое развитие Церкви. – Bibliotheque slave de Paris, 1994. – 88с.
8. Соловьев В.С. Россия и Вселенская церковь / Пер. с англ. Г.А.Рачинского. – М.: ТПО «Фабула» (репринт с издания А.И.Мамонтова, М., 1911). – 448с.
9. Соловьев В.С. Русская идея. Брюссель, 1964. – 572с.
|
