ФУНКЦИЯ ОБЪЕКТИВНОСТИ В ТВОРЧЕСТВЕ
Рассматриваемый автором способ познания окружающей действительности предполагает исследование явления в ситуации, когда исследователь остается в рамках данного явления. Здесь не имеется в виду вульгаризированный тип познания, когда человек просто использует явление в своих целях, паразитирует на нем. Здесь имеется в виду действительная ситуация познания, при которой, во-первых, исследователь, субъект познания осмысливается как «чужой» данному явлению по своему определению. Поясню.
В составе человеческого существа можно условно выделить три основных уровня: нижний уровень инстинктов, затем уровень психики (эмоциональный уровень) и высший уровень — уровень сознания. Если два первых очевидно зависимы от природы, они родны ей, то третий уровень, уровень сознания, в строгом смысле, не принадлежит ей. В природе мы не знаем ни одного существа, хотя бы близко стоящего по своим характеристикам сознания к человеку. В этом смысле человек — чужой природе, он не зависит полностью от ее законов; например, человек жестко не подчинен причинно-следственным связям, человек не предсказуем природой. Но одновременно он и связан с ней и, опять таки, зависим от нее. Все дело в типе сознания. Благодаря наличию у человека свободы воли, он волен выбирать качественно различные отношения к явлениям действительности. И поэтому в любом явлении действительности стержнем его является человек, личность, а уже потом само явление. Не понимая этого, исследователь становится в зависимость от себя как субъекта исследования и в итоге изучает не объект, а самого себя. Трезвое понимание своих возможностей, рамок, в которых существует человек, предполагает наиболее глубокие, оптимальные условия познания. Другими словами, чтобы наиболее полно изучить предмет, необходимо не только осознать недостатки и преимущества своих возможностей, но принять их, развиваться в них, в результате чего человек получает наибольшую свободу и независимость от них. Такому выводу сопротивляется мышление, как являющееся, по своей сути, трансцендентальным по отношению к природе, о зависимости к которой мы и говорим. Но справедливость данного вывода видна также из утверждения «от противного»: возьмем противоположное условие познания: невидение этих рамок, иногда сознательное нежелание видеть их и понимать, что не означает, что их нет или мы избежали их влияния, поэтому человек попадает в прямую зависимость от этих рамок, как правило, психологических, инстинктивных. А уже последние влияют на формирование типа сознания.
Отсюда вытекает необходимость определения термина «гармония человека», в современной философии понимаемого различно. Автор исследования присоединяется к мнению тех философов, которые считают, что гармоничное развитие личности — это развитие всех уровней человека под контролем разума. Имеется в виду то, что нельзя с пренебрежением относится к низшим уровням структуры человека. Наоборот, в процессе своей жизни человек обязан руководствоваться этими уровнями, понимая, что они играют важную роль в том, чтобы человек не оказался в теоретизированном, выдуманном мире. Другими словами, человек в процессе рефлексии обязан постоянно оглядываться, оценивать состояния своей психики. В этом и состоит гармоничное развитие личности, при котором она рефлексирует по поводу действительно окружающего его мира, а не по поводу мира, сильно искаженного взглядами человека. Именно в этом заключается, по мнению многих философов, с которыми солидарен и автор, смысл человеческой жизни — реализовать себя как человека.
Таким образом, человек, который руководствуется в своих выводах, поступках также фактором психики и рефлексирует по этому поводу, приобретает действительную целостность и автоматически, исходя из всей целостности (понимаемой так, как это было сказано выше), получает возможность познания. Это второй признак рассматриваемого способа познания, указывающий как на условия познания, так и намечающий основной «инструмент познания».
Третий признак, вытекающий из второго, говорит о том, что главным инструментом познания является сам человек, его качество не просто типа мышления, а всего духовного состояния.
И наоборот. Человек, посвятивший свою жизнь какому-нибудь одному конкретному делу, обрекает себя на узкую специализацию всей разносторонней жизни. Прорыв возможен в какой-то одной сфере, которой занимается человек, причем не на философском, познавательном уровне, а на уровне узконаправленных результатов, которые этот субъект, естественно, будет склонен переносить на все, повторюсь, разнообразные области, как данной сферы своих занятий, так и жизни вообще. Добиться же глобальных, качественных результатов может человек, не увлекающийся какой-то одной областью, а развивающий себя гармонично, оценивая все составляющие своего естества.
Выполняя данные условия познания, говоря обыденным языком, загоняя себя в рамки своей личности, исследователь, на самом деле, не ограничивает себя, а раскрепощает себя навстречу окружающей действительности. Происходит это за счет того, что человек через понимание процесса познания доводит инструмент познания, самого себя, до максимальной изученности и, соответственно, контроля себя и своих возможностей. И поэтому субъект познания начинает видеть, где действительное проявление объективной реальности, отражающейся в его мироощущении, а где желаемое, ничего общего с объективной реальностью не имеющее. При этом естественно вытекает вывод, что наибольшую помощь в изучении окружающего мира оказывают явления, которые являются некомфортными для человека состояниями, как внутренними, так и внешними.
Улавливание человеком состояния дискомфорта позволяет ему с наибольшей вероятностью определить объективную причину своего состояния.
Состояние же комфорта не несет в себе такой нагрузки. Оно может проявиться случайно, носить временный характер, зависеть от психологического состояния человека. И оно не значит, что в следующий раз при подобной ситуации у человека опять возникнет состояние комфорта.
Человек, не нацеленный на познание окружающего мира, может быстро выйти из некомфортной ситуации путем индивидуальной, мгновенной ее интерпретации, без учета всех взаимосвязей сложного явления. Этот временный уход от продолжающей существовать проблемы имеет целью достижение психологического комфорта. Проблема же будет существовать и являть себя, тем самым усиливая противоречие в целостности человека, что может вылиться, в лучшем случае, в загнанную внутрь себя, пока не высказанную истеричность.
Но мы имеем в виду человека, творца, писателя, настроенного на познание этого мира и готового честно исследовать то, что человеку под силу — самого себя, что, как мы уже говорили, предполагает наличие дискомфортной ситуации.
Отсюда следует вывод, что художественное произведение, в частности литературное, претендующее на роль откровения, носителя правды по отношению к жизни, искренности, что, в свою очередь влияет на художественную ценность произведения, обязательно должно содержать в себе элементы драмы или трагедии.
Драматический пафос говорит о таком мировосприятии персонажа, когда он чувствует несоответствие и в принципе может его преодолеть через понимание сути этого несоответствия и ликвидации его либо через изменение себя, либо через изменения внешних обстоятельств. Другое дело, когда персонаж оказывается в таких обстоятельствах, что он стоит еще и перед вопросом, а стоит ли что-либо менять? Быть может, это противоречие так глубоко затрагивает способы существования, что изменять ничего нельзя… И тогда он так и остается драматическим персонажем, который не в силах вырваться из создавшейся ситуации. Тогда драматический пафос становится доминирующим (например, в "Обломове" И.Гончарова) и демонстрирует нам само противоречие, а не показывает пути его решения.
Трагический персонаж также ощущает несоответствие между окружающей действительностью и своими взглядами на нее, но он в принципе не может устранить это противоречие, так как не понимает необходимости изменений. Трагический герой не гнется, он хочет оставаться самим собой, статичным, не хочет расставаться со своими желаниями, несмотря на то, что они очевидно не вписываются в окружающую среду. Трагический персонаж настойчив до глупости и несгибаем до смерти.
Драматический же персонаж несет в себе то же противоречие, но он более гибок. Драматический персонаж — это трагический персонаж, задумавшийся о себе как изменяющейся, динамической личности, которая и является центром всех событий, а не жизненные принципы, как в трагедии. В такой ситуации трагическое противоречие начинает терять свою остроту: оно осмысливается как вторичное по отношению к личности и поэтому приобретает драматический вид, а значит характер решаемости. Для желающей развиваться личности, драматическое противоречие носит обязательный, но временный характер. Драматическое противоречие всегда готово преобразоваться в идиллию и наоборот.
Идиллия же — это гармония между гуманистическими идеалами и авторитарными идеалами, то есть ситуация, при которой внутренние жизненные принципы прорастают сквозь принципы окружающей действительности при понимании личности как одновременно субъекта и объекта познания. Поэтому столкновение между личностью и обстоятельствами является необходимым временным средством проверки открытости личности и динамики ее развития.
Остальные элементы пафосной структуры не несут в себе доминирующего познавательного заряда.
Героика сводит персонажа к служению и подчинению, а не развитию личности; сатира — к доведению служения до абсурда, до потери всякой жизнеспособности, полной потери личности в героических принципах жизни; юмористический персонаж тоже «обладает «избыточным» стремлением», но уже «к естественной человеческой заданности»1, что входит в противоречие и вызывает смех. «Но смех этот амбивалентен: насмешка не столько отрицает, сколько утверждает юмористического героя, отдавая должное его глубокой человеческой состоятельности»2. В этом смысле юмористический пафос содержит в себе гораздо больше элементов познания, чем сатира и все же, исходя из этого нельзя сказать, что юмор является средством познания, таким, например, как драматизм.
Ирония, в свою очередь, «существует в четырех модификациях»3, каждую из которых объединяет неспособность к внутреннему изменению. Такой персонаж занят, опять таки, отрицанием, только в одном случае объектом отрицания являются авторитарные идеалы, а в другом — гуманистические.
Отсюда вытекают следующие выводы: любой пафос может быть использован как средство познания, но не любой пафос обладает познавательной нагруженностью, нацеленностью на познание.
В наибольшей степени познавательной насыщенностью обладает драматический пафос, который вскрывает жизненные противоречия, после чего они должны быть устранены, и тогда наступает состояние идиллии, как проверяющее данное итоговое решение противоречия на жизнеспособность.
Затем появляются новые противоречия, возникают новые драматические ситуации, которые, опять таки, решаются в идиллию и так далее, и так далее. Это механизм, предельно упрощенная схема, но благодаря ей мы видим что именно позволяет человеку полноценно развиваться и не терять связь с окружающей действительностью.
Таким образом, идиллический и драматический пафос — это целостность, в которой один элемент дополняет другой. Идиллия без драматических ситуаций легко отрывается от действительности и перерастает в утопию (что приближает к романтизму); драматическая ситуация без перерастания ее в ситуацию идиллическую приобретает трагический, нерешаемый характер. А трагический пафос, как было сказано выше, не является средством познания, он выполнят функцию фиксации, указания на возникающее противоречие. Осмыслить его она не в силах.
Итак, пафосами, содержащими в себе возможности познания, является тандем «идилия-драматизм».
Методом же, по своему определению являющимся рефлексивным, является реализм. Поэтому реализм как метод с наибольшей полнотой реализует себя именно в данном тандеме.
Литература:
1 Андреев А.Н. Целостный анализ литературного произведения. Мн.,1995.С.35
2 Там же
3 Там же
|
