 |
|
|
 |
|
|
 |
|||
 |
|
|||
 |
 |
|
||
ЦЕНТР ПРОСВЕЩЕНИЯ И МИЛОСЕРДИЯ БЕЛОРУССКОГО ЭКЗАРХАТА |
|
|||
Недавно прошел год с 12го сентября 2006 г., как папа римский Бенедикт XVI своим выступлением в Регенсбургском университете вызвал бурю протестов в исламском мире. Судя по аналитическим материалам прессы, такого рода реакция на академический историко-богословский дискурс римского первосвященника Ватикан не ожидал. Учитывая то, что речь римского папы не было политическим выступлением, а академической лекцией перед своими бывшими университетскими коллегами, мы имеем основание поставить вопрос о том, совместимы ли интеллектуальные традиции исламской и христианской культур для взаимного диалога. Краткий доклад профессора Ратцингера (Бенедикта XVI) носил характер тезисов, требующих резвертывания в целях получения полной картины. Если заполнить лакуны между тезисами, получается следующая картина утверждений. Христианство, возникшее на стыке двух – иудейской и элинистической культур, стоит на позиции того, что Бог и разумное (логос) неразделимы. Например, неразумно запугиванием заставлять принимать чужую веру, так как вера – область души, которая может внутренне не принять веру, даже в условиях внешнего принуждения. В ранних, Мекканских сурах содержится утверждение о том, что «в вере нет принуждения» (Q: 2, 256). Однако в сурах мединского периода появляются утверждения о джихаде в его военных формах. Отметим, что мекканские суры исторически, по мнению большинства исследователей, в том числе и самих мусульман, принадлежат тому периоду, когда Мухаммад был просто проповедником новой религии, а мединские суры относятся к периоду, когда Мухаммад был главой мединского государства и ее военачальником. Профессора Ратцингера интересует вопрос соотношения веры и насилия. Эта проблема исторически стара – она относится к концу 14го века, и свидетельством тому служит цитата из диалога византийского императора Мануила Палеолога (Manuel II Paleologus) с неким мусульманином-персом: «Покажи мне что нового принес Мухаммад, и мы обнаружим только зло и бесчеловечность, такие, как распространение проповедуемой им веры при помощи меча». Дальнейшее углубление позиции, несовместимой ни с эллинистически-христианским представлением о разумности Бога и веры, ни с духовностью сур мекканского периода развивается богословами волюнтаристской школы, к котрой принадлежат сторонники Дунса Скота в христианстве, а также Ибн Хазм в исламе. Последний считал, что Бог трансцендентен человеку до такой степени, что Бога ничто не обязывает открывать человеку правду. Дальнейший дискурс профессора Ратцингера посвящен истории совлечения раннего эллинистическо-христианского восприятия разумности Бога и веры. Отход от первоначальной, эллинистической философии христианства совершался в три этапа: первый был связан с реформацией 16го века, когда была предпринята попытка отделить христианство от «чужеродной системы» – греческой философии. Этот шаг привел Иммануила Канта к абсурдному пределу идеи реформаторов: он поместил веру в область «практического разума», что означало отделение веры от онтологии и жизненной реальности как таковой. Второй этап наступил в эпоху либерального богословия возглавляемого Адольфом Гарнаком. Либеральное богословие, следуя Паскалю, отделявшего Бога философов от Бога Авраама, Исаака и Якова, стремилось очистить христианство от философских и богословских элементов, таких, как учение о Св. Тройце и божественности Христа. Богословие при этом исключается из сферы науки как не полежащей математико-эмпирической верификации. Отсюда усекается человек как таковой со своей морально-этической системой координат, которые более не считаются достойными научного внимания и исследования. Третий этап – это утверждение, что синтез с эллинизмом есть ни что иное, как инкультурация христианства. Следовательно, необходмо найти первообраз христианства, который с равным успехом сможет соединиться с любыми иными культурами. На это римский первосвященник отвечает, что Новый Завет был написан по-гречески, и это одно уже говорит о печати греческого духа на христианстве. В нем отношения между верой и человеческим разумом являются частью самой веры. Нынешний научный этос – подчинение истине; на самом деле это - дух христианства, применяемый в искаженном виде. На Западе получило распространение убеждение, что только позитивистский разум и философия, построенная на нем, обладает всеобщей достоверностью. При этом религия низводится в категорию субкультуры. Диалог цивилизаций, возникших на основе мировых религий, таким образом, становится невозможным. Профессор Ратцингер в итоге призвал исламскую сторону к диалогу, который коренился бы в академизме и разуме. Не зря эти тезисы были произнесены в стенах старейшего германского университета. Академический дискурс Ратцингера исламской общественностью был воспринят с абсолютно иных позиций. Ратцингер был воспринят не как профессор и интеллектуал, а как «христианский халиф», оскорблением Пророка призывающий к «крестовой войне» против мусульман. Аналогична была эпопея с карикатурами на Мухаммада, появившимися в датской печати. Мусульмане требовали извинений первых государственных лиц Дании, никак не могущих взять в толк, что в западной демократии первое лицо государства не «отец нации», отвечающий за всех и каждого. Вторая причина заключается в следующем. Если западная наука, в том числе богословие, не имеет «запретных зон», т.е. все сферы религии подлежат исследованию с критических позиций, то ислам предусматривает ряд предметов, запретных для критических рассуждений – в их числе пророк Мухаммад. Объективный научный анализ, например, историческолй биографии Пророка, если он мусульманам покажется оскорбительным, влечет за собой не только протесты, но и, при возможности, попытки физического уничтожения виновника, или виновников. Крупнейший исламовед Г.Э. фон Грюнебаум, анализируя слово умма пишет следующее. Это слово употреблялось уже доисламским поэтом Набирой в значении «религиозная община»; оно вошло в обиход одновременно с термином хиджра и стало обозначать мусульманскую общину. Образованное от этого существительного прилагательное умми, соответствующее латинскому gentilis («родовой», «соплеменный»), применялось к Мухаммаду, чтобы обозначить его как пророка рода (арабов язычников). Нынешняя догматика интерпретирует умми как vulgaris («простонародный»), или, что то же самое, как incultus («дикий», «грубый»), дабы защитить несравненное знание человеческой и божественной природы, которое Пророк явил миру. Это измененное значение сохраняется как догма и по сей день, преследуя цель предотвратить появление в области коранического источниковедения направления, сопоставимого с критикой Библии, или же любого критического изучения ислама. иными словами – исторический анализ (особенно – структурный) выводит особенности общества исследуемого периода из исторического опыта предшествующего (например, раннеисламского из доисламского пероида), а исламское мышление проводит жесткую черту между двумя периодами, исключая историческую преемственность. Говоря о богословии ислама в целом, фон Грюнебаум пишет: «Теология Корана по своему воздействию аналогична поэзии, будоражащей воображение риторической системой доказательств». И далее, выводя сказанное из арабской старины: «Арабский стиль всегда характеризовался самовосхвалением; доисламские поэты давали себе полную свободу, восторгаясь самими собой. Как видим, в публичной сфере ислама, явно доминирует не аналитический, а риторический стиль. Характерно, что через несколько дней после доклада папы глава «Ассоциации исламских ученых Египта (Islamic Scholars' Association) Шейх Юсуф аль-Карадави (Sheikh Yusuf al-Qaradawi) вместо того, чтобы вступить в научный диалог, осудил папу и потребовал объяснений: «Мы требуем от первосвященника извинений перед исламскими народами, за то, что он позволил себе оскорбить их религию, Пророка, веру, шариат без всяких на то оснований». Позже с открытым письмом к папе обратились сто исламских вероучительных авторитетов со всего мира . В письме содержится текстологическая апология миролюбивости ислама, отвергается термин «священная война», а так же ее исторический факт как часть исламской идеологической системы. Насилие и завоевательные войны рисуются как часть политического бытия, а не религиозного. При этом неделимость политики и религии в исламе не упоминается вовсе. Евангельское повествование о том, как Иисус изгнал торговцев и менял из Иерусалимского храма мусульманскими оппонентами преподносится как проповедь насилия в христианстве. Туда же отнесена фраза Христа «Я пришел принести не мир, но меч» (Мф.10.34). Следовательно весь пафос письма заключается в «отповеди», а не в диалоге. Историческая наука является производным от иудеохристианской письменной традиции. Русский санскритолог В.С.Семенцов нередко повторял в своих публичных выступлениях, что первая историческая книга - это Библия. Одной из ключевых парадигматических элементов Библии является критический подход к деяниям иудейского народа (т.е. сопоставление их с Заветом). Отсюда и критическая традиция более поздней исторической науки. Ислам не наследовал иудеохристианскую критическую традицию. Фон Грюнебаум отмечает: «Поскольку то, что уже произошло в истории, считалось высшей необходимостью как проявление божественной воли и сущности харизматической общины, при любой разработке основных концепций политической мысли последние попросту приобретали типологическую форму, рожденную из анализа прошлого. На практике это была идея Халифата» , т.е., исламского государства. Иными словами - историографическая традиция христианства – открытая (критическая), а историография ислама – закрытая (идеологически предопределенная) . В части гносеологической «Открытое письмо» все же содержало любопытное признание, с принципиальных позиций оппонирующее «эллинистической составляющей» богословия Ратцингера. Оно звучит следующим образом: «Дихотомия между «разумом» с одной стороны, и «верой» - с другой не существует в такой форме в исламской мысли. Скорее мусульмане дают отчет в ограниченности и пределах человеческого интеллекта, признавая иерархию знания/.../ Имеются две крайности, которые исламская интеллектуальная традиция стремится избежать: одно из них – признание аналитического ума в качестве конечной инстанции в познании истины и второе – отказ в способности человеческого ума обращаться к предельным вопросам бытия. Далее следует место из Корана 41:53 «Мы покажем им наши знамения в этих странах среди них самих, так что им ясно будет, что он истина» . Данный пассаж не дает оснований для утверждения, что ислам никогда не был подвержен теологии волюнтаризма и что это направление полностью беспочвено в исламе и сегодня . |
|
|
|
 |
 |