Теология в Беларуси:
взгляд в ракурсе гуманитарной безопасности
и устойчивости общества
Theology in Belarus:
Overview in perspective of humanitarian security
and stability of the modern society
Недавно под эгидой Международного общественного объединения «Христианский образовательный центр имени святых Мефодия и Кирилла» вышла в свет серия учебной литературы «Теология в университетах». Книги, раскрывающие современные реалии богословия и религиоведения, разошлись по библиотекам республиканских вузов.
Название серии задумывалось как конструктивная «провокация». Ведь теология имеет в Беларуси «половинчатый» статус, не являясь пока еще официально признанной научной специальностью. Дипломы специалистов-теологов белорусское государство признаёт, а вопрос по признанию кандидатских и докторских степеней еще остается открытым. Тем не менее, такое положение дел может и должно быть изменено.
Авторы статьи убеждены, что такое положение дел нужно изменить. Кроме этого, они полагают, что в государственной школе должно найтись место для отдельного курса, посвященного религиозной культуре. Причем мотивы таких нововведений могут быть исключительно светскими. Почему? Об этом ниже.
Для начала стоит отвлечься от того, является ли религиозное мировоззрение «истинным» или «ложным», «хорошим» или «плохим». Зафиксируем одну-единственную исходную позицию: оно есть, оно присуще людям. Причем многим людям. В наши дни, как видно из различных международных опросов (2000-2007 гг.), нерелигиозное население Земли составляет лишь порядка 4% от его общей численности, а в Беларуси доля религиозного населения за последние два десятка лет составляет около 60% общей численности граждан.
Современное светское религиоведение признаёт способность к религии органической чертой человека. Иными словами — человеку свойственно быть религиозным, и это объективная данность.
С точки зрения здравого управленческого прагматизма религию важно принимать в расчет как мотив общественных действий. И в этом качестве она почти не имеет соперников.
Между прочим, XVI Международное Берлинское собрание в Бундестаге посвящено теме «Ответственность перед Богом и человеком». На повестке этого форума, который пройдет с 30 июня по 2 июля 2011 г., — вопрос о том, как религиозная мотивация влияет на взаимодействие людей разных национальностей, языков, культур и регионов. К обсуждению приглашены авторитетные политики, экономисты, а из религиозных лидеров — в частности, Митрополит Минский и Слуцкий Филарет… Отметим для себя этот интерес германского истэблишмента к разговорам о религии. Вряд ли он случаен.
Религия — это система мифов? Пусть так. Для большинства людей миф обаятельнее, чем математическая формула. Массовое сознание активно вырабатывает мифы, подчиняется мифам и питает их живой кровью.
Знаменитый историк-медиевист, профессор Арон Гуревич до конца своих дней считал себя нерелигиозным человеком, что не помешало ему однажды заметить: «Вы можете не веровать в Христа, но все эти поколения на протяжении двух тысячелетий веровали в Него, жили этой верой. Для человека нерелигиозного вопросы о том, существовал ли Сын Человеческий, был ли Он Сыном Божиим, был ли распят и воскрес, отступают на задний план, потому что Христос стал таким мощным фактором человеческой истории по сравнению с участвовавшими в ней живыми людьми, что те оказываются бесплотными тенями» [1, с. 264]. К его словам можно добавить лишь то, что они справедливы и в отношении новейшей истории с такими персоналиями, как, допустим, мать Тереза из Калькутты.
Социальные нормы пропитаны религиозными смыслами. Государство может призвать народ к жертвенному поведению (к дисциплине труда и общественного порядка, к тому, чтобы имущие поделились с неимущими, к мобилизации в экстремальных условиях) лишь апеллируя к народным святыням. Здесь с религией может сравниться разве что жизнь ребенка, возможность сохранения рода. Вспомним единственное оправдание войны, которое предусматривал Марк Туллий Цицерон: «За очаги [т.е. за дом, детей, семью] и алтари».
По религиозным мотивам люди шли и идут на смерть. Кстати, иногда умереть за веру оказывается предпочтительнее, чем жить по вере. Поэтому феномен религиозного мученичества в истории едва ли выражен меньше, чем феномен религиозной благотворительности.
Всем понятно, что ради религии человек иногда может пожертвовать не только своей, но и чужой жизнью. Понятия «религия» и «фанатизм» объединены прочными ассоциативными связями. Долгое время фанатизм, то есть готовность прибегнуть к насилию ради некоей сверхидеи, был почти исключительно религиозным. И только в Новое время появляются расовая и классовая разновидности фанатизма.
Это простые и прозрачные вещи. Настолько прозрачные, что мы их порой не видим и из-за этого невидения — страдаем. Казалось бы, банально рассуждает после теракта в Домодедово Виталий Третьяков: «Терроризм существует потому, что есть люди, готовые на себе пронести в место скопления людей взрывное устройство и взорвать его, прекрасно осознавая, что они тоже погибнут. В принципе, это называется красивым словом «самопожертвование». Но сейчас это слово редко употребляют, предпочитая нейтрально-профессиональное — «смертник». Но сути это не меняет. Те, кто готов идти на смерть (если таковых много), руководствуются либо верой, либо идеей…» [2]. А дальше он выговаривает то самое Б, которое неизбежно следует за любым А. «Надежды на то, что прекрасно отлаженная Система может успешно противостоять любой партизанщине, в том числе и террористической, напрасны». Идее можно противопоставить лишь идею, вере — лишь веру. «Терроризм имеет […] цивилизационную основу». Значит, цивилизационная основа должна быть подведена и под сопротивление терроризму. Под цивилизационной основой своего общества публицист подразумевает христианство. Такой вывод.
До недавнего времени в Беларуси значительных прецедентов террористических актов не было, но, к сожалению, дата 11 апреля останется в памяти белорусов, как день страшного прецедента, который, будем молиться, останется единственным. Вместе с тем, как и повсюду в Европе, в нашей стране существует угроза деструктивного сектантства, которая не ограничивается единичными проявлениями. Секты — явление гибкое, они превосходно адаптируются к реалиям общества высоких технологий. Некоторые из них распространяют свои учения только через Интернет. Человек — как правило, юниор — не встречается лично ни с «учителем», ни с «единоверцами». Всё происходит в виртуальном пространстве, где каждый контролирует себя сам.
И не стоит думать, что в секту никогда не попадет человек, который сегодня к религии равнодушен. По наблюдениям социологов, такого рода равнодушие — весьма неустойчивая характеристика личности. В любой момент оно может смениться интересом, причем не обязательно, что этот интерес будет социально и психологически безопасным. Как правило, члены деструктивных сект — это выходцы из вполне светских семей.
Современная социология оперирует термином «латентная религиозность», описывая с его помощью явление, когда непроясненность религиозных убеждений у человека при случае довольно легко трансформируется в набор вполне конкретных религиозных взглядов. Если энергия религиозного поиска ляжет у этого неофита в экзотическое, не традиционное для данного общества русло, — то можно получить итог столь же непредсказуемый, как траектория полета шальной пули.
Говоря кратко, уберечь подростков от сект спортивные кружки и музыкальные школы не помогут. Помочь способно только повышение религиозной компетентности растущего поколения. Это значит, что в школе должны преподаваться азы богословия той религии, которая традиционна для данной конкретной страны.
Но традиционная религиозность — это не только и не столько антидот против сектантства и религиозного экстремизма. Богословие само по себе (и богословие ортодоксального христианства в частности) обладает большим воспитательным потенциалом.
Теология относится к числу попыток человечества заглянуть за горизонт своего привычного существования. Она ставит перед личностью сверхцели и сверхзадачи. Вспомним «максималистский» призыв Христа: «Всё, что имеешь, продай и раздай нищим […] и следуй за Мной» (Лк. 18: 22). А ведь давно уже было замечено, что надо стремиться к невозможному, чтобы достичь возможного. Арнольд Тойнби на этот счет заметил: «Воинствующая церковь на земле достигает добрых общественных целей значительно меньшими усилиями, чем мирское общество, побуждения которого направлены непосредственно на сами объекты и ни на что более возвышенное. Иными словами, духовный прогресс индивидуальных душ в этой жизни фактически обеспечивает значительно больший общественный прогресс, чем какой-либо иной процесс. […] Глубоко истинным […] принципом является то, что для того, чтобы достичь какой-то определенной цели, следует стремиться не к самой этой цели, но к чему-то еще более возвышенному» [3, c. 515-516].
Религиозность — это вектор, нацеленный на восприятие части в составе целого: жизни — в контексте вечности, индивида — в контексте человечества. Примечательны, к примеру, стержневое для многих идеалистических доктрин понятие мировой души (связанное с платонизмом и стоицизмом, а в русскоязычной традиции — с именем религиозного философа В.С. Соловьева) и христианская трактовка церкви как Тела (ср. «И вы — Тело Христово, а порознь — члены»; I Кор. 12: 25). Принимая, что земная жизнь не есть вся жизнь, последовательно верующий человек не замыкает свои усилия на сиюминутных эгоистических интересах, но учитывает свою связанность с другими жизнями и с целым миром.
Религия подводит человека к ответственному принятию Другого, ориентирует личность на коммуникацию и диалог. В новозаветных координатах Другой — это, во-первых, Бог, во-вторых, ближний: тот человек, который «здесь и сейчас» находится рядом с нами. Поклоняться Богу нельзя без ревностного, горячего преклонения перед достоинством человека. Эта зависимость утверждается в Новом Завете напрямую: «Кто говорит: я люблю Бога, — а брата своего ненавидит, тот лжец» (I Ин. 4: 20). Религиозная и, в частности, христианская этика — это по определению этика альтруизма.
В современной религиозной литературе довольно резко обозначена тема общения, диалога, встречи с Богом в ближнем и с ближним в Боге. Слово «встреча» было, к примеру, одним из ключевых в лексиконе выдающегося православного миссионера ХХ века митрополита Сурожского Антония (Блума).
Личность, усвоившая с помощью теологии навык не сводить свой кругозор к данным непосредственных ощущений, скорее всего, придет не к «слепой вере», а к трезвому критическому взгляду на действительность. Не зря итальянский общественный деятель священник Луиджи Джуссани ступенью к Богу считал именно творческую, идущую от совести критичность, а не самооглупление. Этот подход имплицитно существовал в иудео-христианской традиции с ранних пор ее бытия. Достаточно вспомнить, как характерны для Библии, в частности, для Псалтири и Книги Иова, вопросительные интонации (ср. «Что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его?» — Пс. 8: 5).
Вообще говоря, старейшие религии мира — это апробированные историей способы ответить на вопрос о смысле жизни смертного человека. Задаваться этим вопросом в разной мере свойственно всем.
Исходя из этого, лица, ответственные за стратегию развития государства (пусть неверующие, но болеющие за свою страну, даже всего лишь за свой участок работы), должны были бы делать выводы из того факта, что колоссальное количество людей религиозно либо находится в состоянии религиозного поиска.
Эти выводы делаются. В государственных школах подавляющего большинства стран Европы налажено повышение религиоведческой грамотности учащихся. Для европейских государств, декларирующих свою светскость, является нормой сотрудничество с конфессиями, которые существуют на данных землях исторически, могут подтвердить свой вклад в культуру данной нации и свою дружественность к обществу.
Энную часть бюджета расходуют на преподавание основ религии в школах Австрия, Германия, Италия, Норвегия, Финляндия, Польша, Литва. Пожалуй, только секулярная Франция составляет здесь исключение. И то имеется исключение из исключения — регионы Эльзас и Лотарингия, где в государственных школах также обучают религиозной культуре. В Республике Беларусь, в Российской Федерации, в Украине в той или иной степени также прорабатывается данный вопрос по введению факультативов или уроков религиозной культуры, как в практической, так и теоретической плоскости (конечно же, в разной степени). Кстати, финансирование уроков религиозной культуры и факультетов теологии осуществляется в странах Западной и Центральной Европы не из средств церковного налога (который и не во всех-то странах существует), а из бюджетных средств, выделяемых Министерствами образований данных стран, т.е. точно так же, как в общеобразовательных школах финансируется уроки математики, истории, биологии, а также физические, философские, филологические и другие факультеты государственных университетов.
Нельзя забывать, что именно христианство сотворило Европу как особый мир в составе Евразии. Латынь в качестве языка дипломатии и поэзии, римское право обрели второе дыхание у варваров, объединенных авторитетом уже не императорского Рима, но христианской Церкви. Первые университеты возникли на базе богословских центров. Даже если снисходительно считать собор Парижской Богоматери и полотна Эль Греко церковным «заказом», это не отменяет того факта, что именно христианское содержание веками воплощалось в формах европейского искусства. В библейской традиции, которая вбирает в себя христианство и иудейство, можно обнаружить и зачатки демократии. К примеру, аналог конституции — закон Моисеев, который распространялся на весь народ, включая царя.
Принцип светскости, когда человек одинаково отвечает перед законом независимо от того, является он в глазах церкви «правоверным» или «еретиком», тоже, без преувеличения, выстрадан Европой. Но сейчас актуальна тема различия религий по признаку их вклада в культурное наследие соответствующих народов. Нарушения равенства религий перед законом здесь не подразумевается: когда человек разрабатывает правую руку, это не значит, что ему не нужна левая.
Считается, что традиционная культура и религиозность обеспечивает своего рода этносоциальный иммунитет. В любом живом организме (а общество — это тоже своего рода организм) иммунитет обеспечивается наличием собственной аутентичной микрофлоры. Если она есть, то вредоносная микрофлора подавляется до безвредного состояния. Это значит, что организм способен справиться с инородным вторжением сам. Во всех иных случаях приходится пользоваться антибиотиками. Но медики знают, что очень часто после длительных курсов антибиотиков в организме торжествует как раз патогенная микрофлора. И поэтому современная медицина активно начинает использовать пробиотики. Примерно такие же выводы, но не образные, а конкретно-научные, делает в последнее время довольно молодая наука — этнология, берущая начало от трудов французского ученого Клода Леви-Стросса.
В социальном организме аналог антибиотиков — запретительные меры. По этой схеме государство будет действовать, если полностью запретит доступ в школу всем религиям, чтобы наверняка «перекрыть кислород» сектантам и религиозным экстремистам. Но однажды личность, не получившая в школе достаточных знаний о религии, столкнется с религиозным миром. И при отсутствии, что называется, религиозно-философского вкуса выберет, возможно, именно сектантское или экстремистское учение… В ряде случаев хорошие вкусы могут быть врожденными. Но абсолютно полагаться на это нельзя. Вкус — к хорошей музыке, к одежде, к философии — надо воспитывать.
Вопрос воспитания, привития человеку тех или иных ориентиров и ценностей — это вопрос политический. Речь идет о том, чтобы обеспечить существование нации, достойной суверенного государства.
Как религия, причем в сопоставлении с другой религией, может сказаться на выживании этноса? На этот счет есть иллюстрация из обширной хроники соседства германцев и славян. На стыке античности и средних веков часть нынешних австрийских и южногерманских земель (к примеру, территория Баварии) были заняты славянскими племенами, которые в какой-то период по численности даже преобладали над обитавшими там же германцами. Но к определенному времени славяне оттуда исчезли. Списать это на военную агрессию германцев, если речь идет именно о раннем средневековье, представляется неудачным. Славян не вырезали, а просто ассимилировали. Дело в том, что славянские племена на этих землях, оставшись языческими, не смогли создать единого смыслообразующего центра своей жизни и были, как прутья из известной притчи, «переломаны» поодиночке. Вера в плюрализм воль языческих богов (один бог покровительствует племени или клану Х, другой бог — племени Y) не способствовала формированию монолитной народности. Германские же племена приняли христианство и выстроили свою жизнь на принципах христианской солидарности, объединившись под знаменем веры в Единого Бога. Это и помогло им выйти в финал этнической игры на выбывание.
Сейчас в той же Германии стали чаще вспоминать о христианских корнях своей идентичности. Это произошло не от хорошей жизни. Массовая миграция в Европу, спад рождаемости на фоне демографического благополучия иммигрантов, появление целых кварталов, где живут выходцы из Китая, Африки, Индии, исламских стран, — всё это заставило европейцев почувствовать, что происходят некие тектонические сдвиги цивилизаций. Затем пришло понимание, что одними только идеями терпимости и «мультикультурализма» эти события уравновесить нельзя. Кажется, только ленивый не цитировал выступление Ангелы Меркель на собрании Христианско-демократического союза в Потсдаме: «Мультикультурализм — концепция, в которой мы пытаемся жить и быть счастливыми, — не работает» (октябрь 2010 г.).
А ведь Беларусь совсем не застрахована от того, что иммиграционные потоки ее обойдут. Глобализация отражается в первую очередь на спайке хозяйственных структур. Экономике нужна дешевая рабочая сила, и люди из бедных восточных регионов едут на Запад. Рано или поздно мы тоже окажемся в близком контакте с носителями иных культур. Они просто-напросто станут нашими соседями по лестничной клетке. «Импортные» культура и религиозность могут нас обогатить, — но могут и подчинить, растворить в себе.
Кстати, по прогнозу FAO (Продовольственной и сельскохозяйственной организации Объединенных Наций), последние события в Северной Африке простимулируют исход в Европу около 50 миллионов беженцев с африканского континента в ближайшие 10 лет. Беларусь, благодаря своей взвешенной политике и опоре на собственную модель отношения к миграции, скорее всего, избежит первой прямой волны этого переселения. Но своеобразная диффузия мигрантов в рамках процессов трудовой и учебной миграции, партнерских отношений с Западной Европой, так или иначе, затронет и нас.
В конце концов, социокультурный типаж европейца, с которым нам придется иметь дело в сфере дипломатии, экономического, научного сотрудничества, сильно изменится. И эти новые люди Европы будут разговаривать с нами (формально или неформально) на языке религии, par excellence ислама. Для того, чтобы мы поняли их «язык», для того, чтобы они поняли нас, нам надо будет срочно «вспомнить» религиозную составляющую наших корней.
Культуры прекращают изолированное существование. Этот процесс необратим, и он уже пошел. Кроме этого, он совершенно естествен. Истеричная ксенофобия (как и любая «фобия», то есть страх) его не остановит. Мы не должны бояться встречи с другими культурами. Но если мы хотим приветствовать у себя носителей других культур и при этом не утратить своего лица, своего статуса гостеприимных, но уверенных в себе хозяев своей земли, — то нам следовало бы обеспечить наших детей знаниями о нашей культуре и ее религиозных истоках. Подчеркиваем: знаниями. Вера остается частным делом. Одно стоит отличать от другого.
Так что стоит отучивать себя от мысли о том, будто внедрение теологии в образовательную систему станет очередной уступкой, «реверансом» государства в сторону верующих. Государство может предпринять этот шаг совсем не из чистого альтруизма, а из соображений гуманитарной безопасности социума. Вот что пишет об этом председатель отдела по внешним связям Московской Патриархии Митрополит Волоколамский Иларион: «Но именно в наши дни, когда все государства взяли на себя обязательства по защите прав человека, исход христиан из ряда государств лишь увеличился. Это, на мой взгляд, говорит о провале современной мировой политики в области религиозной свободы и отсутствия интереса к религиозному образованию. В результате многие люди строят свою религиозную идентичность на противопоставлении своих убеждений иным. Религиозное невежество становится почвой для взращивания ненависти к иноверцам, вплоть до призывов к физическому уничтожению. Если в ближайшее время на самом высоком уровне не будет обсуждаться вопрос религиозного образования, то религиозное невежество спровоцирует дальнейший рост межнациональной напряженности». [4].
В статье 16 Конституции Республики Беларусь говорится: «Взаимоотношения государства и религиозных организаций регулируются законом с учетом их влияния на формирование духовных, культурных и государственных традиций белорусского народа». В наших обстоятельствах на партнерство с государством претендуют православная церковь, римско-католическая церковь, далее — иудейские и исламские общины, а также некоторые протестантские церкви, которые присутствовали на белорусской территории более ста лет. В Беларуси движение за школьный курс религиозной культуры инициировала православная церковь. Из этого совсем не следует, что на преподавание нового предмета должна быть установлена православная монополия. Каким образом корректно «разрулить» ситуацию с религиозной образовательной программой в условиях множества вероисповеданий — это уже проблема тактики.
То, что кто-то первым испытывает некие механизмы — это еще не повод для тревоги. Если православная церковь находит новые формы сотрудничества с государством, это не ущемляет в правах другие церкви и религии, а открывает для них возможность самим вступить в будущем на эту дорогу. Православие, как самая влиятельная на текущий момент конфессия, способно взять на себя роль «адвоката» других религий перед лицом государства. Пожалуй, возможно повторение ситуации 1988 года, когда после торжеств в честь 1000-летия Крещения Руси бумажная свобода совести стала постепенно сменяться реальной свободой. Годовщина имела преимущественное отношение к православию, и сами торжества выглядели как жест советского руководства в сторону Патриархии, но после них стало легче и католикам, и протестантам, и мусульманам, и буддистам.
Во всяком случае, никто не возражает против того, чтобы религиозные предметы в школе выбирались детьми при обязательном участии родителей. Если будет высказано пожелание пригласить православного педагога, — значит, необходимое количество учеников сгруппируется на факультатив в одном классе. Католики со своим преподавателем соберутся в другом. И так далее.
Один из оппонентов образовательной политики Белорусского Экзархата недавно упрекнул БПЦ в том, что она вроде бы не умеет вести катехизаторскую работу среди своей паствы и поэтому хочет «сбросить» эту работу государству. Иными словами, церковь пытается возложить на светское государство свои, церковные, обязанности. Стало быть, светскость поставлена под удар. Стало быть, страшное дело: клерикализм…
Да, налицо желание церковной стороны рассказать о себе в школах детям родителей, называющих себя православными (в который раз подчеркнем красными чернилами и обведем рамкой: неверующих учеников никто не будет насильно водить на уроки религиозной культуры). Только за этим стоит не покушение клерикалов на светскую систему образования.
Настоящий клерикал считает, что церковь должна в одностороннем порядке быть ревизором мирских властей. Когда в Беларуси преподаватели-теологи несут свой «багаж» на государственный досмотр, — то они тем самым, наоборот, становятся в положение объекта ревизии.
Существует ли теоретически возможность того, что некий проповедник от лица традиционной религии, того же православия, будет вдохновлять свою аудиторию на антисоциальное поведение? Да. Заинтересованы ли общество и государство в том, чтобы этого не было? Наверняка. И Белорусская православная церковь по своим приватным, богословским мотивам может быть заинтересована в том же, что выгодно обществу. Внося под крыши государственных школ дисциплины, связанные с изучением религиозной культуры, она делает свою образовательную работу более прозрачной для общественного мониторинга. Преподаватель, аккредитованный и церковью, и Министерством образования, вряд ли будет посвящать учащихся в тайны «жидомасонского заговора» или в то, что заниматься танцами — якобы грех. Если выражаться очень и очень светским языком, то религиозная культура в школе имеет шанс стать залогом «культурной религиозности» верующего населения.
Ритуальные, богослужебные детали, характерные для атмосферы воскресных школ, пересаживаться на новую почву не будут. Никто не будет создавать в учебных классах молитвенные уголки. Светскость, понимаемая как ограждение школы от обрядового аспекта религии, остается в силе.
Появление теологов в зоне светской педагогики — это всё та же жажда диалога, обмена опытом с Другими. «Вариться в собственном соку» вряд ли полезно для каждой из сторон.
У профессиональных светских педагогов теологи могли бы обучиться методическим ноу-хау, приемам современной риторики (которые, разумеется, не совпадают с приемами проповеди в храме). Полученная квалификация может быть заверена госэкзаменом.
Теолог же находится в контакте с людьми, совершающими религиозные таинства, и, как правило, сам участвует в таинствах. Иными словами, теолог имеет прямой доступ к источникам интимного религиозного опыта, адекватные сведения о котором нельзя почерпнуть из раздела «Религии мира» в учебнике обществознания. В силу этого преимущество теолога перед светским религиоведом — это преимущество натуралиста, который изучает поведение птиц в природе, перед изготовителем птичьих чучел. Любой феномен — фауны, флоры, культуры — лучше познавать в движении, в развитии, чем в статике. Возможно, поэтому в штаты ведомств Евросоюза по охране национальной безопасности включаются консультанты по религиозным вопросам с теологическими дипломами. Укажем хотя бы на то, что доктор теологии Йорг Тиссен, пастор, был в течение четырех лет личным референтом министра обороны ФРГ Шарпинга, затем — директором института социальных наук Бундесвера.
Тему «Религия и школа» в нашей стране принято переводить в плоскость темы «Религия и естественные науки». Из стана материалистов периодически звучат призывы пощадить психику учащихся, которым на уроках религиозной культуры и природоведения (биологии, физики, астрономии) будут говорить вещи, вроде бы исключающие друг друга.
Трактовать отношения религии и науки только как взаимное исключение — это не общепринятая, а специфическая постсоветская точка зрения. На Западе полагал иначе, к примеру, отец-основатель квантовой механики Вернер Гейзенберг: «Если религии всех эпох говорят образами, символами и парадоксами, то это, видимо, потому, что просто не существует никаких других возможностей охватить ту действительность, которая здесь имеется в виду. Но отсюда еще вовсе не следует, что она не подлинная действительность. […] Нам надо и здесь тоже осознать, что существует отношение дополнительности между критическим анализом вероучительного содержания той или иной религии и поведением, предпосылкой которого является решительное принятие духовной структуры данной религии. Такое сознательно принятое решение придает индивиду силу, которая руководит его поступками, помогает преодолеть моменты неуверенности, а когда ему приходится страдать, дарит ему утешение, порождаемое чувством укрытости внутри великого миропорядка. Таким путем религия помогает гармонизации жизни в обществе, и в число ее важнейших задач входит напоминание о великом миропорядке на языке образов и символов» [5, с. 213, 215].
Заметим, что язык образов и парадоксов, на котором, по словам В. Гейзенберга, говорит религия, может содействовать ученому в его изысканиях. Опыт науки ХХ века это выявил. Георг Кантор, автор теории множеств, признавал, что к ее созданию его подтолкнули размышления над христианским догматом о триединстве Бога. Физик-теоретик Фритьоф Капра применил для разрешения антиномий квантовой механики интуитивно-созерцательные идеи религиозных учений Востока.
Вообще вопросу о «научности» школьного курса религиозной культуры уделяется в Беларуси непропорционально большое внимание. Не следует опасаться, что богословие и естественные науки дойдут до болезненного передела сфер влияния. У хорошего преподавателя-теолога будет о чем рассказать в классе, кроме творения Вселенной за шесть (символических!) дней. В конце концов, «Библия учит нас, как взойти на небо, а не как устроено небо». Так отстаивал свое право на свободу исследований Галилей.
Что касается государственной научной аттестации теологов, то, на наш взгляд, она нужна и для внешнеполитического эффекта. Она может значительно поднять престиж Беларуси на рынке образовательных услуг.
Ведь светские специалисты-теологи из Беларуси, которые у себя на родине не могут защитить кандидатскую диссертацию, ничуть не менее умны и талантливы, чем их коллеги из Греции или Польши. Поэтому они нередко едут защищаться за границу. И там остаются жить — уже навсегда. Признав теологию научной специальностью, мы сможем, с одной стороны, удержать в какой-то мере «утечку мозгов», а с другой стороны — позволить теологам из-за рубежа получать ученые степени у нас. В Институте теологии БГУ могут подтвердить, что подобный спрос имеет место.
В рамках Болонской системы теология считается такой же научной специальностью, как право, физика или медицина. Нам для начала стоило бы задаться вопросом: а вдруг в этом есть логика, как и в том, что ни в одной европейской стране не демонтирована система уроков религии в светских школах?
Безусловно, положение религии в светской системе образования, да и в обществе как таковом, нужно обсуждать. Обсуждать открыто, вдумчиво, выдержанно, избегая популизма и шаблонного мышления. Обсуждать при участии представителей государства и общественности. И тогда сам процесс обсуждения сможет подарить участникам интеллектуальные открытия. А его результат принесет пользу всем гражданам нашей страны.
Литература:
1) Гуревич, А.Я. История историка. — М.: Российская политическая энциклопедия, 2004. – 288 c.
2) Третьяков, В. Идеология антитеррора [электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.izvestia.ru/comment/article3151201/
3) Тойнби, Арнольд Дж. Постижение истории. — М., 1991. – 730 c.
4) Газета «Известия» № 50/24.03.11. Митрополит Волоколамский Иларион «Нарушение прав христиан» - C. 7.
5) Гейзенберг, Вернер. Физика и философия: Часть и целое. — М.: Наука, 1989. – 132 c.
|
